Ижицы на сюртуке из снов: книжная пятилетка - Александр Владимирович Чанцев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«Министерство» загорается светом несчастной любовной истории. В той тишине, которая похожа на мелодию из фильмов Кар-Вая: «the silence between them swelled and subsided like the bellows of an accordion playing a tune that only they could hear. He knew that she knew that he knew that she knew. That’s how it was between them». В вечном несовпадении паззла: «they had always fitted together like pieces of unsolved (and perhaps unsolvable) puzzle – the smoke of her into the solidness of him, the solitariness of her into the gathering of him, the strangeness of her into the straightforwardness of him, the insouciance of her into the restraint of him. The quietness of her into the quietness of him». В этой тишине они занимаются той любовью, что больше похожа на жалобу и плач: «what happened that night on the HB Shabeen was less love-making than lament. Their wounds were too old and too new, too different, and perhaps too deep, for healing. But for a fleeting moment, they were able to pool them like accumulated gambling debts and share the pain equally, without naming the injuries or asking which was whose».
Или стенограммы допросов детей вдруг «отбиваются» настоящей микро-стихо-прозой – потоком сознания умирающей матери одной из героинь. Которая сообщает о начале великой войны между ней и бабочками, слышит запах толпы за окном, пахнущей «a bit rotten, like the see». Или сдает анализ своих слез: «they have measured my tears and they are OK in terms of salt and water. I have dry eyes and must keep bathing them and eating sardines to make tears. Sardines are full of tears».
Отчасти сказка (совсем небольшое камео духов и колдуний). Точно эпос. С национальным колоритом и обыкновениями, куда уж без них (чтобы выгнать дух бывшей, новая возлюбленная воскуряет благовония и читает молитвы). И такой способ дать слово тем, у кого, может быть даже, нет права на голос. «How to tell a shattered story? By slowly becoming everybody. No. By slowly becoming everything».
Танцы под голос Берлина
Rory Maclean. Berlin: Imagine a City. UK: Orion Books, 2014. 432 рГрех жаловаться – и стеллажи путеводителей сейчас просторны, и о городах и странах как только не пишут: при небольшом даже желании можно найти и культурологическую эссеистику в духе Беньямина и списки самых злачных мест для экспатов, историю музеев или «Барселона LGBT». Рори Маклин рассказывает истории различных людей. Иногда, впрочем, – зданий, произведений искусств или явлений. Да, он дискретен, как много знающий рассказчик, перебивающий сам себя. Но при этом он дает говорить – самому городу («Berlin today resonates with the echo of lives lived»).
«Berlin is a place where men set their dreams in stone, or at least in brick. It is not an ancient city. It has no Roman remains like London, no catacombs like Paris. Its youth always spurred it towards the future. Yet at the same time it longed for a noble past, so created buildings to perpetrate its own myth».
Этому городу, давно ставшему для него личной историей (как сказано в биографии Боуи Пола Морли – «he is thinking that a story about a person in a city inevitably becomes a story about the city itself»). Потому что он впервые приехал в Берлин уже очень давно, жил и приезжал потом туда постоянно. И даже, как пела Земфира, почти попал «в хроники твои» – впервые появился здесь в 70-е, тусовался с Боуи и подрабатывал на съемках фильма с Марлен Дитрих в Западном Берлине, собирал материал для своей первой книги «Нос Сталина» в Восточном, а сейчас, канадец, живет, деля жизнь между Лондоном, Дорсетом и Берлином.
Автор задается вопросом – «why are we drawn to certain cities?» – и пытается на него ответить. Кажется, не только читателям (хотя самые главные исторические и культурные реперные точки тут присутствуют), но и себе (о любимом баре, где с чужаками не разговаривают и непроветриваемо несет пивом и уриной, а если и заговорит, то сумасшедший, который предложит сходить на кладбище и посмотреть настоящих призраков – Маклин, кстати, сходил).
До бара и таких злых гениев места (Гитлер и Геббельс), добрых (Вендерс и Боуи) или непонятно (Рифеншталь), однако, долгая дорога – он начинает «с самого начала». Конфликт несчастного миннезингера и злого короля там, где Берлина еще толком не было, но уже было крайне много жесткости – изнасилование невинных, сжигание детей (войны с австрийцами в 17 веке), «Wind, Famine, Plague and Death to Kings; War, Earthquake, Floods and Dire Things».
На смену анархии Средних веков пришел порядок прусаков. Вот Фридрих Вильгельм I, «король-солдат» (Soldatenkönig), в шесть лет муштровавший отряд из 131 ребенка и говоривший о себе, что может остаться равнодушным к красивой женщине, но к статному гренадеру – никогда. Это та власть, что подчинит себе все – и культура, замечает автор, будет не в силах просветить народ, а искусству не победить власть. Это важная мысль, он к ней еще вернется. Например, расскажет о либеральном политике, реформаторе, покровителе искусств, еврее почти во главе Германии Вальтере Ратенау, эдаком Столыпине, – день, когда его убили радикалы-националисты, праздновали массы, но это же убийство обвалило курс марки и, в далекой перспективе, повело страну совсем не туда… Левый, судя по всему, интеллектуал, Рори Маклин не жалует как массу (не народ, именно массу), так и угнетателей, обратимся к лексике марксистов и советских агиток, простого человека. Его истории о честных, совращенных и погибших в крайней нужде и полном одиночестве людях – это почти натуральная школа, Диккенс и Гаршин. Кстати, отметим,
