Интерконтинентальный мост - Юрий Рытхэу

Невольно вспоминалась фраза, сказанная американским астронавтом Нейлом Армстронгом, когда он ступил на поверхность Луны: «Такой маленький шаг для человека, и какой огромный шаг для Человечества…»

За полдень достаточно рассвело, чтобы можно было разглядеть и другие опоры моста, возвышающиеся над хаотичным нагромождением льда в Беринговом проливе. Между ними еще не натянуты тросы, и они не производили впечатления единого целого, и, мысленно соединяя их. Метелица отчетливо видел весь мост. И эта воображаемая стыковка никогда не надоедала ему, никогда не утомляла. Наоборот, стоило ему «увидеть» все сооружение, представить его, как бы спроецировав его на реальные опоры-башни, в душе поднималось особое волнение.

После обеда, еще раз справившись. Метелица выяснил, что Хью Дуглас по дороге в Вашингтон сделал на ночь остановку в Чикаго, отключив в номере систему связи.

Метелица почувствовал легкую досаду: когда он нужен, этот Хью Дуглас, он каким-то образом ухитряется надежно отсутствовать.

Значит, до завтрашнего дня невозможно поймать его. А обсуждать вопрос еще с кем-нибудь не имеет смысла. Конечно, для дела лучше было бы Хью Дугласу отправляться в Вашингтон уже после разговора с Метелицей. Но, может быть, его поездка сделает ненужным вообще обсуждение этого вопроса? И сама собой отпадет необходимость объединять усилия Метелицы и Хью Дугласа, чтобы убедить американскую сторону принять общие меры для обеспечения безопасности строительства Интерконтинентального моста.

Наступала многочасовая вечерняя заря. Включились мощные прожектора, освещая строительную площадку. Ведомые лазерными лучами, одна за другой подходили грузовые летающие платформы, на временный плавучий причал ложились выгружаемые из ледокольных судов материалы для строительства. Все шло нормально, сбоев не ожидалось, и Метелица решил совершить полет в Уэлен.

Он вызвал свой личный вертостат и полетел на нем, огибая морем скалистый массив мыса Дежнева, следуя северным побережьем оконечности азиатского материка. Сильный ветер несколько разредил льды за чертой берегового припая. Кое-где виднелись фигурки морских охотников, возвращающихся домой. Они медленно брели с добычей, обходя ропаки и торосы, а за ними оставался на снегу гладкий, ровный след. Все эти следы, хорошо видимые с высоты, сходились к Уэлену, к старой косе, глубоко погребенной под снегом, из-под которого торчали темные яранги и подставки для кожаных байдар.

Уже подлетая к Уэленской косе, Метелица связался с Иваном Теином и сообщил, что направляется к нему.

— Всегда рад вас видеть! — обрадованно сказал Иван Теин.

Он стоял на посадочной площадке с непокрытой головой.

— Не боитесь простудиться? — спросил Метелица, легко выпрыгивая из машины.

— Тепло, — ответил Иван Теин. — Всего пятнадцать градусов, да и ветра нет.

И впрямь не чувствовалось ни малейшего движения воздуха, ни дуновения, словно все остановилось, утомленное многодневным стремительным движением, застыло в неподвижности. Можно было зажечь свечу, и пламя ее не колыхнулось бы.

— Я все-таки до сих пор удивляюсь этой неожиданной перемене погоды. Еще вчера казалось — конца и краю не будет пурге, или, во всяком случае, она не кончится так неожиданно, словно кем-то обрубленная, — заметил Метелица, шагая рядом с Иваном Теином к его дому.

— Здесь это бывает, — ответил Иван Теин. — Таково уж свойство Берингова пролива; погода здесь быстро меняется. Утром может бушевать ураган, а к вечеру полный штиль.

— Да, тяжело здесь синоптикам, — сочувственно заметил Метелица.

— Говорят, в старые времена даже шаманам приходилось нелегко, ибо предсказание погоды в жизни здешних охотников играло огромную роль. Представьте, что ожидало байдару, оснащенную только парусом и веслами в открытом море? Бывало, если шаман неверно предсказывал погоду, его ожидала физическая расправа.

После позднего обеда Иван Теин показал Метелице апартаменты, в которых предполагалось поселить президентов.

— Я знаю, что наш Председатель Президиума любит простоту, — сказал Иван Теин, — но вот насчет вкусов американского — ничего не знаю. Меня попросили, чтобы жилые помещения были обставлены совершенно одинаково, а все остальное привезут представители советского и американского правительств.

— Думаю, что они здесь долго не задержатся, — сказал Метелица.

— А хлопот, будто они собираются поселиться здесь навеки, — ворчливо заметил Иван Теин.

— Зато у тебя появится возможность прибить на стене уэленской гостиницы мемориальную доску по случаю этого знаменательного события.

— Ну уж за этим дело не станет.

Из гостиницы путь лежал на берег замерзшей лагуны. Вдали, за облитой лунным светом лагуной, темнели яранги.

— Знаете, — признался Метелица, — я тут недавно пережил такое, что стыдно признаться. Заблудился в пургу.

— Как же это случилось?

— Да вот, решил пройти пешочком от Главного здания до Инженерного корпуса и полностью потерял ориентировку.

— В пургу это бывает даже с опытными охотниками, — утешил Иван Теин. — Видимо, в быстром движении воздуха и снега есть какое-то особое воздействие на способность человека определять себя в пространстве. Знаете, Сергей Иванович, даже с компасом можно заблудиться в пургу. От трения снег электризуется, и магнитная стрелка начинает метаться по всему циферблату. А уж человек и подавно! Кружит и кружит, это в лучшем случае, а чаще идет совсем в другую сторону.

— Ужасное состояние беспомощности я пережил! — со вздохом признался Метелица. — Будто кинули меня на глубину, не умеющего плавать.

Так, разговаривая, Иван Теин и Метелица незаметно дошли до макета-моста, прошлись по нему на морскую сторону Уэленской косы, к торосам. Теперь всюду: от морского берега, с лагуны, со старого Уэлена, со стороны новых домов, с любой точки можно увидеть макет-мост, удивительно вписавшийся в суровый арктический пейзаж.

Издали он казался каким-то неземным кораблем, легким, летящим над белыми снегами и синими льдами Чукотки.

Лунный свет почти затмил звезды, и серебристое сияние казалось вещественным, жидким, обливающим всю землю, сугробы, нагромождения торосов у берега.

— У меня такое ощущение, что это не мы, а наши собственные тени идут, — вдруг произнес Иван Теин.

Метелицу поразило это точное определение удивительного состояния, и он отозвался:

— Невольно думается о вечности…

— Скорее о том, что останется после нас, — задумчиво проговорил Иван Теин. — Последнее время я не то что смирился с тем, что рано или поздно придет время уйти. Здесь, как говорится, спорить не о чем. А вот что останется после нас, каким будет будущее? Эта мысль все чаще навещает меня.