Интерконтинентальный мост - Юрий Рытхэу

К концу рабочего дня гости уехали на станцию Дежнево, и Метелица, оставшись в своем кабинете, еще раз просмотрел документы, оставленные Самсоном Чкуасели, и поразился, с одной стороны, простоте, с другой — почти гениальности догадки. К сожалению, автор системы безопасности моста не был назван. Может быть, это не один человек. Скорее так и есть; какой-нибудь институт, научное учреждение или общество. А может быть, это остатки каких-нибудь старых военных изобретений, которые в последние годы все больше и больше применялись в народном хозяйстве…

Метелица вызвал Хью Дугласа из своего домашнего кабинета и поймал его в Номе.

— Застрял здесь, кажется, надолго, — пожаловался американский коллега. — Коротаю время тем, что учусь эскимосским танцам.

— У меня есть предложение встретиться как можно скорее, — сказал Метелица. — У нас будет серьезный разговор об обеспечении безопасности моста. Есть дельные предложения.

— Очень хорошо! — голос у Хью Дугласа, как всегда, был жизнерадостен и весел. — Непременно, как только представится возможность, буду у вас.

— Ради такого дела и я могу приехать, — сказал Метелица.

— Теперь моя очередь, — сказал Хью Дуглас. — Как только стихнет и воздушный транспорт начнет действовать, непременно прилечу.

Давно Метелица не ложился спать с таким хорошим и спокойным настроением. Прежде чем отправиться к себе в спальню, он соединился по телефону с дочерью.

— Я тебя не разбудил?

— Нет, папочка, у нас уже два часа дня, — засмеялась дочь. — Как там у вас?

— У нас пурга, и неизвестно, когда кончится. Во всяком случае, синоптики в ближайшее время не обещают хорошей погоды.

— А как твое самочувствие?

— Отлично! — бодро ответил Метелица. — Скоро соединим два острова и к этому торжественному моменту ждем высоких гостей.

— Знаю. Читала в газетах…

— Может быть, приедешь? Соскучился по тебе…

— Наверное, у тебя не все гладко? — встревоженно спросила дочь.

— Плохо все же ты меня знаешь! — засмеялся Метелица. — В таком случае я бы тебе не стал звонить… Спокойной ночи…

— Так у нас же день! — засмеялась в свою очередь дочь.

— Извини, — растерянно ответил Метелица. — Совсем запутался в часовых поясах… Тогда пожелай мне спокойной ночи и хорошей погоды.

— Желаю тебе, кроме того, что ты сейчас хочешь, всего самого доброго, и прежде всего хорошего здоровья и отличного настроения!

— Спасибо, доченька, не забывай меня!

Прежде чем забраться в постель. Метелица еще раз подошел к окну: фосфоресцирующий от огромной скорости снежный поток светил в окно.

В середине ночи, проснувшись. Метелица по привычке прислушался и снова с досадой подумал, что шум пурги настолько стал обычен, что кажется глубокой тишиной. Он перевернулся на другой бок и попытался уснуть. Но сон не приходил, а ощущение тишины оставалось, становясь все явственнее, будто и на самом деле наступило затишье.

Чувствуя смутную тревогу. Метелица поднялся с постели и подошел к окну.

Отодвинув занавеску, он замер от неожиданности. Ясный ровный лунный свет заливал все видимое пространство: здания поселка, отполированные многодневной пургой сугробы, какие-то вышки, провода; далее темнели скалы, за ними угадывалось мерцающее льдами море, точнее Берингов пролив. Если отвлечься от строений и посмотреть чуть выше, возникает ощущение, что смотришь на картину эскимосского художника Аяхака «Обратная сторона Луны», репродукцию которой Метелица видел у Петра-Амаи.

Пурга кончилась. Кончилась неожиданно, вопреки всем прогнозам синоптиков. Ведь в их предсказаниях даже и намека не было на такой неожиданный поворот. Интересно, что они скажут утром? Впрочем, они всегда найдут вполне убедительное научное объяснение.

Снова заснуть Метелице не удалось, и, проворочавшись с час в постели, он встал, сварил кофе и прошел в рабочую комнату. Он широко раздвинул шторы, чтобы во всей красе видеть залитый лунным светом Берингов пролив, слившиеся словно в тесном объятии острова Ратманова и Малый Диомид. И снова его охватило странное волнение, какой-то тихий восторг перед этой воистину неземной красотой. Он видел эту панораму при ярком солнечном свете, и на закате, и в утреннем алом свете долго разгорающегося дня, и в туман, и в ненастье, и в отблесках полярного сияния, но вот в таком, воистину космическом освещении — впервые.

К этому еще примешивалась удивительная, почти неправдоподобная тишина, безмолвие океанской глубины, почти нереальность. Трудно было оторваться от созерцания этого волшебства, для этого требовалось физическое усилие. Однако главным, определяющим состояние Метелицы была радость, глубокое волнение, схожее с волнением человека, вдруг обретшего, казалось, навсегда утраченное. Видимо, это было освобождение от чувства обреченности, навеваемого долгой пургой.

Это было и в какой-то степени возвращение к самому себе, пробуждение для деятельности, для работы. И Метелица нетерпеливо ожидал начала дня, чтобы влиться в стремительный поток, в котором привык находиться.

Но часы тянулись медленно, и лунный свет за окном не убывал, напоминая о древней чукотской сказке, в которой говорилось о похищении злыми птицами во время вот такой вот долгой пурги солнца. Сказывали, что когда наступила тишина, и люди вышли из яранг, они оказались в лунном свете и стали ждать наступления дня. Однако время шло, а день не наступал. Восточный край неба по-прежнему оставался темным и холодным. Беспокойство охватило людей. И мудрейший из них, который все знал, поведал, что случилось во время ненастья: злые птицы унесли солнце и заточили его в темницу. Спасения можно ожидать лишь от маленькой птички-пуночки с острым клювом, первой вестницы весны. Она должна проклюнуть стену в темнице и освободить солнце. Надо приготовить огромный камень-точило, ибо времени для освобождения солнца потребуется много. Нашли люди точильный камень, выкопали его из-под снега, выкатили на берег и стали ждать птицу-освободительницу. Прилетела крохотная пуночка, ее даже и не сразу заметили, пока она не возвестила о себе громким щебетанием. Поточила пуночка клюв о камень и полетела на восток, растворившись в лунном сиянии. Мало кто из людей верил в то, что пуночка освободит солнце, но вслух об этом не говорили. Прошло время, и вдруг люди заметили возвратившуюся пуночку. Клюв ее был источен до крови. Птичка снова поточила клюв, немного передохнула и снова улетела. И так она летала туда и обратно, а надежды людей на возвращение солнца таяли, как весенний снег. На восточном краю небосклона, откуда обычно вставало солнце, по-прежнему была темень, окрашенная теперь кровью пуночки. Время от времени обессилевшая птица прилетала, точила клюв, немного отдыхала и снова улетала. Все больше краснел от птичьей крови небосклон, а солнца все не было. И вот однажды отчаявшиеся люди заметили в красной полосе маленькую светлую точку, которая росла на глазах, пока оттуда не ударил ослепительной силы солнечный луч. Это последним своим усилием пуночка пробила стену темницы, и первый луч грянул в пробитое отверстие. Сама же пуночка, источив свой клюв до основания, истекла кровью, окрасив нижний край неба в алый цвет.