Сын цирка - Джон Уинслоу Ирвинг
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Проститутки-трансвеститы с почтением отнеслись к сумме доказательств образованности владельца чемодана, – даже отнимая друг у друга плетку, чтобы его огреть, они при этом не порвали и не смяли ни одной страницы в книгах. Однако железный обруч был ими неправильно истолкован, как и «бусы грешника»; трансвестит пытался съесть их, перед тем как выбросить. Что касается железного обруча, хиджры не знали, что он надевается на бедро, или же они просто подумали, что шея Инспектора Дхара больше подходит для этой штуковины. Обруч был не слишком тесным, но шипы процарапали миссионеру лицо – хиджры слишком торопились надеть железяку через голову жертвы, – и теперь зубцы вонзились в горло Мартина, оставляя множество небольших порезов. Грудь и спина миссионера были исполосованы в кровь.
Не ведая страха, он пытался встать на ноги, но получал удары плеткой. Все же трансвеститы отступили от него – он вел себя не так, как ожидалось. Он не защищался и не просил пощады. «Я пекусь только о вас и о том, что происходит с вами! – обращался к ним Мартин Миллс. – Хотя вы поносите меня и я ничто для вас, я хочу лишь вашего спасения. Я могу показать вам, как этого достичь, но только если вы позволите мне».
Хиджры передавали друг другу плетку, но их энтузиазм заметно иссяк. Получив плетку, очередной трансвестит тут же отдавал ее дальше, не решаясь ударить миссионера. Кровавые раны покрывали беззащитную плоть Мартина – особенно страшно они выглядели на его лице, – на грудь ему стекала кровь от впившегося в шею обруча с шипами, предназначенного для ноги. Он защищал не себя, а свои книги! Он бережно закрыл чемодан с сокровищницей знаний, и он продолжал молить проституток последовать за ним.
– Отведите меня в Мазагаон, – говорил он им. – Отведите меня к Святому Игнатию, и вы тоже будете там желанными гостями.
Для тех немногих, кто его понял, такое предложение выглядело нелепым. К их удивлению, человек перед ними был физически слабаком, но смелость его, казалось, не знала границ; такой стойкости они не ожидали. Вдруг всем расхотелось причинять ему боль. Они ненавидели его; тем не менее он заставил их устыдиться самих себя.
Но уличные проститутки, их сутенеры и карманники – они-то были готовы на расправу, как только хиджры от него отстанут. Именно в этот момент знакомый белесый «амбассадор», курсировавший всю ночь между Каматипурой, Грант-роуд и Фолкленд-роуд, снова оказался тут. В окошко со стороны водителя на них трезво смотрел тот, кого все знали как карлика-бандита, который возит Дхара.
Можно представить удивление Вайнода, увидевшего своего знаменитого клиента голым по пояс и истекающим кровью. Эти сволочи даже сбрили Инспектору Дхару его усы! Такое унижение было посильней боли, от которой явно страдал любимый киногерой. А что за ужасное орудие пытки надели на шею актера эти грязные проститутки? Вроде собачьего ошейника, только шипами внутрь. Более того, Дхар выглядел бледным и тощим, как покойник. Как будто знаменитый клиент Вайнода похудел на двадцать фунтов!
Сутенер с большой связкой ключей стал царапать ключом дверцу со стороны водителя, глядя Вайноду прямо в глаза. Он не заметил, что карлик протянул руку под свое специальное сиденье, где у него в качестве боевого оружия хранились рукоятки от ракеток для сквоша. Относительно того, что было дальше, мнения разделились. Одни утверждали, что машина резко свернула и специально наехала на ногу сутенера, другие объясняли, что машина подскочила на кочке и что запаниковавшая толпа толкнула сутенера к машине, – так или иначе, его нога попала под колесо. Все сошлись лишь на том, что Вайнода было трудно заметить в толпе, поскольку он был гораздо ниже остальных. Однако люди наблюдательные все же могли обнаружить его присутствие – тут и там кто-то исчезал из виду, хватаясь за колени или за кисти рук и корчась на заваленном мусором тротуаре. Вайнод размахивал рукоятками ракеток на том уровне, где у большинства людей колени. Их вопли смешивались с криками девушек в клетушках на Фолкленд-роуд, непрерывно предлагавших свой товар.
Когда Мартин Миллс увидел мрачное лицо карлика, который прокладывал к нему путь сквозь толпу, он подумал, что час его настал. Он процитировал то, что Иисус сказал Пилату: «Царство Мое не от мира сего» (Ин. 18: 36). Затем повернулся к приближающемуся карлику. «Я прощаю тебя», – сказал Мартин и склонил голову, будто ожидая удара палача. Он не сообразил, что, если бы не склонил головы, Вайнод никогда не дотянулся бы до нее своими деревянными рукоятками.
Но Вайнод просто ухватил миссионера за задний карман брюк и потащил к такси. Уже спасенный – барахтающийся под своим тяжелым чемоданом на заднем сиденье машины, – схоласт продолжал глупо сопротивляться, правда недолго, пытаясь вернуться на Фолкленд-роуд.
– Подождите! – кричал он. – Я хочу забрать свою плеть! Это моя плеть!
Вайнод взмахнул рукояткой ракетки и повредил кисть незадачливому хиджре, у которого на сей момент оказалась плетка. Карлик легко изъял смирительную игрушку и вручил ее Мартину Миллсу. «Благословляю тебя», – сказал схоласт. Дверца «амбассадора» надежно захлопнулась за ним, от резкого ускорения его прижало к спинке кресла. «К Святому Игнатию», – сказал Миллс брутальному водителю. Вайнод подумал, что Дхар молится, – для карлика это было странно, поскольку он никогда не считал актера религиозным человеком.
На пересечении Грант-роуд и Фолкленд-роуд мальчик, разносивший чай по борделям, выплеснул на такси остатки чая из стакана. Вайнод поехал дальше, хотя его пальцы-коротышки сами потянулись под сиденье, дабы проверить, что рукоятки от ракеток для сквоша там, где им положено быть.
Перед тем как повернуть на улицу Марин-драйв, карлик остановил машину и опустил стекла на задних дверцах: он знал, что Дхару нравится запах моря.
– Вы меня точно обмануть, – сказал Вайнод своему побитому клиенту. – Я думать, вы всю ночь отдыхать на балкон доктор Дарувалла!
Однако миссионер спал. Глянув на него в зеркало заднего вида, Вайнод
