Сын цирка - Джон Уинслоу Ирвинг
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Доктора охватило раздражение – именно так и выражался Инспектор Дхар.
Джулия знала, о чем думает ее муж.
– Лучше помолчи, – сказала она ему.
Джулия заварила кофе для себя и Джона Д., а Фарруху приготовила чашку чая. Чета Дарувалла проводила взглядом своего любимого киноактера, покинувшего их через черный ход. Джон любил пользоваться черной лестницей, чтобы его никто не видел; раннее утро – всего лишь около шести – это было время, когда он мог беспрепятственно прогуляться от Марин-драйв до отеля «Тадж»: никто его не узнавал и не окружал. В этот час только нищие приставали к нему, а они приставали ко всем одинаково. Нищим было безразлично, что он Инспектор Дхар; многие из них ходили в кино, но какая-то там кинозвезда ничего для них не значила.
Тренировка по стойке смирно
Точно в шесть утра, когда Фаррух и Джулия вместе принимали ванну – она намыливала ему спину, а он намыливал ей груди, но до более серьезных амуров не доходило, – Мартин Миллс проснулся под умиротворяющие звуки молитв уролога доктора Азиза. «Хвала Аллаху, Господу миров…» – доносились с балкона пятого этажа заклинания доктора Азиза, обращенные к Аллаху, и новый миссионер тут же встал. Хотя он спал менее часа, иезуит чувствовал себя как человек, спавший всю ночь; взбодренный таким образом, Миллс выскочил на балкон, где, глянув вниз, стал свидетелем утреннего ритуала доктора Азиза, совершаемого на молитвенном коврике. С наблюдательного пункта шестого этажа открывался изумительный вид на залив Бэк-Бей. Мартин Миллс видел Малабар-Хилл и Нариман-Пойнт; вдалеке на Чоупатти-Бич уже скапливался народ. Однако иезуит приехал в Бомбей не ради красивых видов. Он с крайней заинтересованностью следил за молитвами доктора Азиза. Всегда можно чему-то научиться у святости других людей.
Миллс не принимал молитву просто на веру. Он знал, что молитва – это не размышление, но также и не бегство от размышления. И она – вовсе не простая просьба. Наоборот – молитва была поиском наставления, поскольку всем сердцем Мартин хотел узнать волю Божью, а чтобы добиться такого уровня совершенства – слиться с Богом в мистическом экстазе, – надо было обладать терпением мертвеца.
Наблюдая за тем, как уролог Азиз сворачивал молитвенный коврик, Миллс решил, что самое время выполнить очередное упражнение под названием «Неподвижность» из книги отца де Мелло «Восточные практики для христиан». Большинство не ценит умение стоять совершенно неподвижно, а ведь это к тому же и больно, но Мартин в данном упражнении был хорош. Он замер, и спустя десять минут пролетавший мимо пальмовый стриж с хвостом-вилкой чуть не опустился ему на голову – однако птица метнулась прочь, испугавшись не того, что миссионер мигнул, а света, отразившегося в его глазах.
Тем временем доктор Дарувалла, продираясь сквозь «письма ненависти», обнаружил в одном из них банкноту в две рупии. Письмо было Инспектору Дхару, с адресом киностудии на конверте. На стороне с номером банкноты большими буквами было отпечатано предупреждение: «ТЫ ТАКОЙ ЖЕ ПОКОЙНИК, КАК ЛАЛ». Доктор, конечно, покажет это заместителю комиссара полиции Пателу, однако Фаррух и без подтверждения детектива чувствовал, что на пишущей машинке печатал тот же самый сумасшедший, что оставил послание на банкноте, найденной во рту мистера Лала.
Затем в спальню влетела Джулия. Она заглядывала в гостиную – проверить, спит ли еще Мартин Миллс, но его там не оказалось. Стеклянные двери на балкон были открыты, однако миссионера она там не заметила – столь недвижим он был. Доктор сунул две рупии в карман и бросился на балкон.
На этот момент миссионер уже перешел к новому молитвенному упражнению отца де Мелло – одному из тех, что касались «ощущений тела» и «контроля мыслей». Мартин поднимал правую ногу, выставлял ее вперед и затем опускал на пол. При этом он напевал: «Поднимаем… поднимаем… поднимаем. Переносим… переносим… переносим. Ставим… ставим… ставим». То есть он просто разгуливал по балкону, но крайне замедленно, при этом называя вслух свои движения. Мартин Миллс напомнил доктору Дарувалле пациента из кабинета физиотерапии, выздоравливающего после недавнего инсульта: миссионер как бы одновременно учился говорить и ходить, при весьма скромных успехах в этом деле.
Фаррух на цыпочках вернулся к жене.
– Вероятно, я недооценил его травмы, – сказал доктор. – Придется взять его с собой в госпиталь. Хотя бы на время – лучше за ним присматривать.
Но когда супруги Дарувалла осторожно приблизились к иезуиту, тот уже был в своей церковной одежде и что-то искал в чемодане.
– Они взяли у меня только «бусы грешника» и мирскую одежду, – заметил Миллс. – Придется прикупить что-нибудь местное, дешевое. Слишком пафосно – появиться в колледже в таком виде, – засмеялся он, пристегивая пугающе белый воротничок.
Конечно, не дело разгуливать в таком виде по Бомбею, подумал доктор Дарувалла. Требовалась какая-нибудь одежда, которая подошла бы этому сумасшедшему. Возможно, я мог бы договориться, чтобы миссионеру побрили голову, подумал доктор. Джулия с изумлением смотрела на Мартина Миллса, но как только он начал (опять!) пересказывать подробности своего приезда в Бомбей, то абсолютно очаровал ее, и она стала вести себя то кокетливо, то застенчиво, как школьница. Для человека, принявшего обет целомудрия, иезуит на удивление свободно держался с женщинами – по крайней мере, с немолодыми, подумал доктор Дарувалла.
Сложности предстоящего дня были для доктора Даруваллы столь же устрашающи, сколь и идея провести ближайшие двенадцать часов с железным обручем на ноге, от которого отказался миссионер, или в компании разъяренного Вайнода, размахивающего плеткой миссионера.
Мешкать было нельзя. Пока Джулия наливала Мартину чашку кофе, Фаррух поспешно прошерстил библиотеку, собранную в чемодане иезуита. Книга отца де Мелло «Садхана: путь к Богу» особенно заинтриговала доктора, поскольку в ней он обнаружил потрепанную страницу и с нажимом подчеркнутое предложение: «Одним из самых больших врагов молитвы является нервное напряжение». Кажется, теперь понятно, почему я не молюсь, подумал доктор Дарувалла.
В холле доктору и миссионеру не удалось ускользнуть от бдительного жильца с первого этажа, члена Общества жильцов мистера Мунима.
– Ага! Вот и ваша кинозвезда! А где ваш карлик? – заорал мистер Муним.
– Не обращайте внимания на этого человека. – сказал Фаррух Мартину. – Он абсолютно сумасшедший.
– Карлик в этом чемодане! – воскликнул мистер Муним, после чего пнул чемодан схоласта, что было ошибкой, поскольку на ногах у него были всего лишь жалкие шлепанцы. По типичному выражению боли на лице мистера Мунима было ясно, что он соприкоснулся с одним из самых массивных томов библиотеки Мартина Миллса – возможно, с
