Сын цирка - Джон Уинслоу Ирвинг

Переносим… переносим… переносим. Опускаем… опускаем… опускаем, – говорил миссионер; мальчик подумал, что это такая игра, и засмеялся. –  Видите – он счастлив. – провозгласил Мартин Миллс. – Сначала одежда, потом еда, потом если не с ногой, то, по крайней мере, вы можете что-нибудь сделать с глазами, правда же?

– Я не глазной врач, – ответил доктор Дарувалла. – Глазные болезни здесь не редкость. Я могу направить его к кому-нибудь…

– Ну, это только начало, не правда ли? Мы только приступаем к тому, чтобы ты начал, – сказал он калеке.

Доктор постучал по окошку водителя, отчего Вайнод в испуге проснулся. Его пальцы-обрубки схватились за рукоятки от ракеток, затем он узнал Фарруха. Вайнод поспешил открыть машину. Если при свете дня карлику и показалось, что Мартин Миллс не очень точная копия своего знаменитого брата-близнеца, то тем не менее он ничего не заподозрил. Даже церковный воротничок миссионера, похоже, не смутил карлика. Если для него Дхар и выглядел как-то иначе, Вайнод это объяснял нападением на актера проституток-трансвеститов. Фаррух в ярости швырнул чемодан этого идиота в багажник.

Нельзя было терять ни минуты. Доктор понял, что должен доставить Мартина Миллса в приход Святого Игнатия как можно скорее. Пусть отец Джулиан и другие братья запрут его. Мартину придется им подчиниться, – в конце концов, разве не это означает обет послушания? Совет доктора отцу настоятелю будет достаточно прост – не выпускать Мартина Миллса из миссии или не выпускать его из колледжа. Не позволять ему свободно разгуливать по Бомбею! Иначе жди невозможного хаоса.

Когда Вайнод выезжал из переулка, Дарувалла заметил, что схоласт и калека улыбаются друг другу. Вот когда доктор вспомнил о слове, которое ускользнуло от него, которое было чуть ли не на губах в припозднившемся ответе Джону Д. по поводу того, что за человек Мартин Миллс. «Опасный» – вот оно, это слово. Не сдержавшись, доктор произнес его вслух.

– Знаете, кто вы такой? – сказал миссионеру доктор Дарувалла. – Вы опасный.

– Спасибо, – ответил иезуит.

После этого они молчали, пока карлик не стал искать места для машины у парка Кросс-Майдан возле Бомбей-Гимкхана. Доктор Дарувалла вел Мартина Миллса и калеку на Фэшн-стрит – там можно было купить самую дешевую хлопчатобумажную одежду, отбракованную фабрикой, то есть с небольшими дефектами, – когда обратил внимание на комочек якобы птичьего дерьма, присохший к ремешку правой сандалии. Фаррух чувствовал частичку этого застывшего вещества и между пальцев на ноге. Должно быть, малец обделал доктора Даруваллу, пока тот спорил со схоластом, хотя и было небольшое подозрение, что это натуральный птичий помет.

– Как тебя зовут? – спросил миссионер нищего.

– Ганеш, – ответил мальчик.

– Он назван в честь бога с головой слона – самого популярного бога в штате Махараштра, – объяснил Мартину Миллсу доктор Дарувалла. Так звали любого мальчика на Чоупатти-Бич. – Ганеш, можно я буду называть тебя «Птичий дрист»? – спросил Фаррух нищего.

Но ничего не прочлось в глубине черных глаз на одичалом лице попрошайки. Он или ничего не понял, или решил, что будет правильнее хранить молчание, – умный мальчик.

– Вам, конечно, не следует называть его «Птичий дрист», – запротестовал миссионер.

– Значит просто Ганеш? – сказал доктор Дарувалла. – Я думаю, что ты тоже опасный, Ганеш.

Черные глаза метнулись в сторону Мартина Миллса, а затем снова остановились на Фаррухе.

– Спасибо, – сказал Ганеш.

Последнее слово было за Вайнодом. В отличие от миссионера, карлик жалел далеко не всех подряд бедных калек.

– Ты, Птичий дрист, – сказал Вайнод, – ты и в самом деле опасен.

16

Девочка мистера Гарга

Что-то венерическое

Дипа отправилась в Бомбей ночным поездом – она ехала из какого-то местечка в штате Гуджарат, где гастролировал цирк «Большой Голубой Нил». Она договорилась, что привезет сбежавшую девочку-проститутку в госпиталь для детей-калек, прямо в кабинет к доктору Дарувалле, и не будет отходить от нее во время всех обследований, так как для девочки это был первый визит к врачу. Дипа не ожидала ничего плохого и планировала забрать ее потом с собой в цирк «Большой Голубой Нил». Девочка действительно сбежала из борделя, но – по словам мистера Гарга – она ухитрилась сбежать, оставшись девственницей. Доктор Дарувалла так не считал.

Звали ее Мадху, что в переводе означало «мед». У нее были мягкие, довольно крупные руки и ноги и непропорционально маленькое туловище, как у большелапого щенка, – из таких обычно вырастает крупная собака. Однако в случае с Мадху это было признаком плохого питания, следствием чего был неравномерный рост туловища и конечностей. Складывалось впечатление, что у Мадху большая голова, но на самом деле она только казалась такой по сравнению с маленьким туловищем, к тому же у Мадху было удлиненное овальное лицо. Желтые навыкате глаза напоминали глаза львицы, но были полны тайной тревоги, а пухлые женские губы выглядели слишком зрелыми для ее еще не сформировавшегося, детского лица.

Из-за своей внешности женщины-ребенка Мадху и привлекала всех в борделе, из которого она сбежала. Ее неразвившееся тело отражало эту тревожно-волнующую двойственность. Бедра у нее не выделялись – скорее, это были бедра мальчика, – однако ее груди, хотя до смешного маленькие, были тем не менее уже полностью сформированы и столь же женственны, как и ее притягательный рот. Хотя мистер Гарг сказал Дипе, что девочка сейчас находится в препубертатном возрасте, доктор Дарувалла предполагал, что у Мадху еще не было месячных – по причине постоянного недоедания и крайнего утомления. Далее оказалось, что у девочки уже растут волосы и под мышками, и на лобке, – просто кто-то искусно сбрил их. Фаррух дал Дипе пощупать легкую поросль, снова пробивающуюся у Мадху под мышками.

В более чем странный момент вспомнил доктор свое столкновение с причинным местом Дипы. Фаррух вздрогнул, увидев, как жена карлика трогает подмышечные впадины девочки. Доктор вспомнил гибкость и силу руки бывшей воздушной гимнастки – как она схватила его за подбородок, пока он тщился оторвать свою переносицу от ее лобковой кости, как она просто выдернула его голову из своей промежности. Потеряв равновесие, уткнувшись лбом в ее живот и в колючие блестки, нашитые на ее трико, он лежал на ней немалой частью своего веса, однако она одной лишь рукой уперлась в его подбородок и подняла его. От работы на трапеции руки у нее были сильными, и теперь одного вида энергичной руки Дипы, касающейся подмышки девочки, было достаточно, чтобы Фаррух отвернулся – не от обнаженной девочки, а от Дипы.

Фаррух подумал, что, возможно, в Дипе осталось больше чистоты, чем в Мадху, поскольку жена карлика