Крах всего святого - Илья В. Попов

— Заткни пасть, — бросил за спину Северин, ехавший впереди.

Лягва клацнул зубами, бросив в сторону Броди недовольный взгляд, но все же умолк. Этьен же взглянул на спину Северина, закрытую черным панцирем, силясь понять — Броди изначально был верен Моро, или же предал Раймунда, уже будучи под его знаменами? Что двигало его рукой — личная обида или верность короне? С тех пор как Этьен покинул монастырь, в его жизни появилось множество неразрешенных вопросов, которые, похоже, так и останутся без ответа.

В исходе третьего дня, почти за полночь, они остановились на ночлег в небольшом пролеске. Проехали они всего ничего, не больше нескольких лиг — сначала их задержал отряд всадников, скакавших навстречу, а после им довелось наткнуться на останки разграбленного обоза. Стоя на высоком холме, Этьен видел, что, скорее всего, это было дело рук бандитов — телеги были усыпаны длинными стрелами, как и тела тех несчастных, которым не посчастливилось выбрать эту дорогу, а коней нападавшие, очевидно, увели с собой; но вот теперь место сражения стало пиром для пары горгонов.

Медлительные существа походили на гигантских аморфных летучих мышей; с чуть вытянутой квадратной тупой мордой, пастью, напоминающей капкан — раскрывалась она так широко, что тварь могла заглотить взрослого человека целиком — могучими лапами и кожей цветом напоминавшей серый камень; и, как слыхал Этьен, защищала она не хуже брони. Но ленная неспешность тварей заканчивалась, едва им стоило почуять добычу — и это Этьен тоже узнал во время очередной посиделки у костра. Горгон мог часами лежать укрывшись средь камней и скал, даже не шевелясь, чтобы потом одним рывком настигнуть жертву. Чудовища не спеша предавались трапезе, поглощая тела погибших прямо с сапогами и одеждой, придерживая останки широкими лапами, а Этьену будто бы слышалось, как хрустят кости покойников и рвутся их жилы. Даже на лице обычно невозмутимого Северина промелькнуло брезгливое отвращение, но к счастью, чудища были слишком увлечены ужином, так что они попросту обошли их стороной.

Через силу проглотив несколько ложек вязкой безвкусной похлебки, Этьен свернулся калачиком чуть поодаль от костра, завернувшись в плащ. Северин, взяв небольшой лук, отправился на поиски дичи, кто-то чистил лошадей, кто-то латал прохудившиеся штаны, а оставшиеся сгрудились вокруг огня, пуская по кругу большой бурдюк. Чем больше они пили, тем громче становился их разговор — прислушавшись, Этьен уже смог расслышать, как тощий парень, походивший на нахохлившуюся птицу, протянул:

— Не, ну понятно — за тыкву Черного Принца нас король отблаго… ик… дарит. А мальчишка-то к нему переть на кой ляд?

— Северин сказал переть, вот и прем, — пожал плечами Бурый. — Мож, он чего о планах его знает. Все ж оруженосцем был.

— А какая уже разница? Знает и знает, — произнес Лягва и почесал щеку. — Принц то теперь ворон кормит и тю-тю войску его. Разбегутся уже к концу месяца как пить дать, могу свою долю поставить.

Этьен будто бы вновь увидал Раймунда: вот он забрал мальчика из храма и посадил на седло впереди себя, а голова Этьена кружится от быстрой езды и новой жизни, о которой он не мог и мечтать — служить верой и правдой другу его отца, что поклялся заботиться об отпрыске точно о кровном. Меч, что он преподнес Этьену и лезвием которого посвятил в оруженосцы — Раймунд сказал, что оружие было выковано именно для него. А вот… вот умирающий Раймунд лежит на земле — из-под маски стекает красный ручеек, а рука в черной перчатке тянется к Этьену…

От воспоминаний у мальчика защипало в глазах и заныло в груди. Он хотел было встать и перелечь подальше, не желая слушать разговор предателей, как вдруг раздался хриплый смех, походивший на перестук камней. Это смеялся Кол — в свете костра он походил на ожившего мертвеца с зелеными губами, худым угловатым лицом и острым черепом.

— Дурни, — он сплюнул на землю пережеванную кашицу. — Мальчишка золотом стоит больше, чем весит.

— Эт с чего? — хмыкнул Бурый.

— Слушай его больше, — фыркнул Лягва, — он тебе и не такого порасскажет. Совсем уже горшок прохудился от травок-то.

— У тебя и худиться нечему, — буркнул Кол, вырвав у соседа бурдюк. — Да только я с Северином почти пятнадцать лет бок о бок — мы еще на Железной Войне бошки рубили, пока вы салаги вместо бутылки мамкину сиську сосали. Вот он мне и рассказал, что почем, так как в отличие от вас я языком не мелю. Северин давеча разговор один интересный подслушал — прям под Проводы, когда толстяк тот наклюкался, как свин — вот мы с ним после покумекали, да решили, как бы нам озолотиться… а то и графьями какими стать.

— Ну, так может, ты и нам расскажешь, коль знаешь? — произнес Лягва. — Мы вообще-то все в одной упряжке тянем. Но вот хер ты чего скажешь, а знаешь почему? Потому что щеки дуешь, а воздух через зад выходит, герцог ты пальцем деланный.

Ехидный тон Лягвы явно вывел охмелевшего Кола из себя. Лицо его покраснело, на лбу надулась жилка, а зубы заскрежетали, словно зубила о камень. Еще раз крепко приложившись к бурдюку, он вытер рот и придвинулся поближе к пламени. Прочие склонили головы, дабы ничего не упустить, а Этьен затаил дыхание — но едва Кол успел раскрыть рот, как из-за деревьев показался Северин, неся на плече несколько кроличьих тушек.

Все тут же сделали вид, что разговаривали о чем-то другом, а Броди, кинув взгляд в сторону Этьена, присел у костра, между Колом и Бурым. Кто-то сходил за пойлом, кто-то принялся сдирать со зверьков шкуры — и беседа продолжилась, но о куда более приземленных вещах. Мужчины хвастались количеством женщин, что сумели затащить в постель (если все, что они говорили, было правдой, то у каждого по всей Фридании должно было быть не меньше полусотни отпрысков), рассуждали, сколько чего можно было бы приобрести на серебро, просаженное в кости и спорили о том, кто из них лучший мечник — естественно, второй после Северина — или просто травили байки из жизни.

Вино понемногу заканчивалось, истории тоже, так что вскоре они один за другим отправились спать. Дольше всех продержался Северин — когда даже Кол, что сидел с ним до последнего, все же встал на ноги и, пошатываясь, пошел в сторону ближайших кустов, Броди все еще сидел у костра, глядя на танцующее пламя, но, в конце концов, уснул и он, подложив под голову свернутый плащ.

Через некоторое время, когда со всех