Царь и Бог. Петр Великий и его утопия - Яков Аркадьевич Гордин

армейского командования и офицерства – непременное условие успеха в борьбе за власть.

«Мнение народное» – любовь «черни», «царевич был обожаем народом» (Пушкин) – было важным элементом этого успеха. Но – не решающим. В той системе, которая уже грубо оформилась, силовая составляющая была необходима.

В 1730 году аристократы-конституционалисты недооценили ее и – проиграли.

Как уже говорилось, Петр опасался слишком прочных связей наследника с армейскими кругами, и поведение его в этом отношении было крайне непоследовательным. Время от времени он отсылал наследника в неопределенном качестве к действующей армии, не допуская его, однако, до участия в боевых действиях. А главным образом, как нам известно, поручал ему ответственные, но тыловые дела.

И тем не менее у Алексея установились достаточно многообразные связи в армейской среде. К сожалению, о многом мы и здесь можем только догадываться.

Отношения с Корчминым оказываются одной из таких связей.

Причем о близости Корчмина к домашнему быту царевича свидетельствует в своих показаниях и Вяземский.

16 мая 1718 года – еще до пыток – Алексей дал подробные показания, в которых значительное место занимают его представления о роли армии в его судьбе.

При этом – и это принципиально! – надо помнить, что речь идет не о вооруженном свержении здравствующего царя, а о возвращении царевича после смерти отца. Речь идет о династическом споре между сторонниками Алексея и его линии и теми, кто по возможному завещанию Петра поддерживал бы малолетнего Петра Петровича (в 1718 году он был еще жив) и стоявших за ним Екатерину и Меншикова. Речь шла о противоборстве двух партий, которые европейские дипломаты определяли как «партию наследника» и «партию царствовавшего государя».

Речь в этих показаниях идет о том, какими ресурсами будет обладать Алексей при своем возвращении после смерти отца.

Мы уже знаем о его расчете на часть сенаторов, на большинство духовенства всех уровней, но главное для нас в этих показаниях то, что касается армии.

А когда был я в побеге, в то время был в Польше Боур с корпусом своим, также мне был друг, и когда б по смерти отца моего (которой чаял я быть вскоре от слышанья, будто в тяжкую болезнь его была апелепсия, того ради говорили, что у кого оная в летех случится, те недолго живут, и того ради думал, что и велит года на два продлится живот его) поехал из цесарии в Польшу, а из Польши с Боуром в Украину, то там князь Дмитрий (Голицын. – Я. Г.) и архимандрит Печерский, который мне и ему отец духовный. А в печорского архимандрита и моностырь верит вся Украина, как в Бога; также архирей Киевский мне знаем; то б все ко мне пристали. 〈…〉

А в Финляндском корпусе князь Михайло Михайлович (Голицын. – Я. Г.), а в Риге князь Петр Алексеевич (Голицын. – Я. Г.) также мне друг, и от своих же не отстал же.

И так вся от Европы граница моя б была, и все б меня приняли без всякой противности хотя не в прямые государи, а в правители всеконечно.

А в главной армии Борис Петрович (Шереметев. – Я. Г.) и прочие многие из офицеров мне друзья же.

При внимательном чтении следственных дел появляются и другие имена генералов, отношения с которыми Алексея требуют выяснения. Так, Никифор Вяземский, дело которого, как фигуры второстепенной, тянулось и после гибели Алексея, 26 августа 1718 года дал показания любопытные и в отношении служебной хронологии царевича.

«…Безотлучно был при царевиче: в 1709 году у фельдмаршала Гольца, в Люблине, Конецполе, Кракове; в 1710 из Вольфенбюля в Торунь; в 1712 из Торуня под Штетин, в Грибсвальд, в Гистров; в 1713 ходил на скампавеях за Березовые острова; в 1714 в Карлсбаде; в 1715 при Ревеле; в 1716 в С.-Питерсбурхе».

В связи с сообщением Вяземского возникает несколько вопросов.

Генрих фон дер Гольц, бранденбургский полковник, а затем саксонский генерал-майор, в 1707 году был принят Петром по рекомендации Августа II в русскую службу с чином фельдмаршал-лейтенант, с подчинением только фельдмаршалу Шереметеву. Весь 1709 год Гольц провел в Польше, командуя корпусом, оперировавшим против сторонников Станислава Лещинского, ставленника Карла XII.

Но по всем имеющимся данным Алексей в это время был в Москве, а затем вел на Украину драгунские полки и тяжело болел.

В феврале он находился в Сумах, в марте в Воронеже, а в апреле вернулся в Москву.

Можно было бы предположить, что Вяземский спутал годы и царевич посетил корпус Гольца во время своего многомесячного пребывания в Польше в 1712 году. Но в это время Гольца уже не было в России.

Маловероятно, чтобы Вяземский, уверенно назвавший фельдмаршала Гольца, придумал эту встречу. Остается с некоторой долей сомнения предположить, что в промежуток между началом февраля и серединой марта Алексей побывал с каким-то поручением в штабе Гольца, благо Польша была сравнительно недалеко.

Гольц не мог играть в планах Алексея существенной роли. Но этот эпизод, если не ошибается Вяземский, лишний раз доказывает многочисленные связи царевича с генералитетом в самые разные моменты.

И в каком именно походе к берегам Финляндии ходил с Петром на скампавеях Алексей в 1713 году?

И что делал он «при Ревеле» в роковом 1715 году?

Все это задачи для будущего добросовестного биографа царевича.

Давая показания о том, что под Штеттином князь Василий Владимирович сообщил ему о проповеди Стефана Яворского, горячо благожелательной к нему, Алексею, он оговорился, что, быть может, это был не Долгорукий, а Федор Глебов.

Федор Никитич Глебов, майор лейб-гвардии Преображенского полка, армейский генерал-майор, был оберштербергскомиссаром, то есть отвечал за снабжение и вооружение армии. В данном случае корпуса Меншикова.

Но для того, чтобы беседовать с царевичем о крамольной проповеди, вызвавшей гнев Петра, нужно было находиться в доверительных отношениях с Алексеем. Во всяком случае, ему сочувствовать. То, что генерал Глебов фигурирует в рассказе Алексея наравне с довереннейшим князем Василием Владимировичем, говорит о таких именно отношениях. Они могли сблизиться в Польше, где занимались одним трудным и рискованным делом вместе с тем же князем Долгоруким.

Как правило, к перечислению царевичем своих сторонников, в том числе и среди генералитета, историки относятся скептически. Но это свидетельствует о недостаточном проникновении в материал и о предвзятости.

Повторим – надо иметь в виду, что речь идет преимущественно не о военном перевороте в пользу наследника, а о возвращении Алексея в Россию после смерти Петра и противостоянии с «партией» малолетнего великого князя Петра Петровича и стоящими за ним Екатериной и Меншиковым.

Ключевыми фигурами из названных Алексеем военачальников были генерал Боур, генерал князь Михаил