Царь и Бог. Петр Великий и его утопия - Яков Аркадьевич Гордин

Этому могли способствовать откровенные беседы с Долгоруким. И, как выяснится, не только с ним.

В том же обширном и подробном письме Петру от 14 мая, в котором – еще не под пыткой – царевич пытается вспомнить и воспроизвести ключевые, но в то же время не слишком опасные свои встречи и разговоры, он, в частности, пишет: «Еще ж князь Борис Куракин в Померании со мною говорил: „Добра-де к тебе мачиха?“ И я молвил: „Добра“. И он на то сказал: „Покамест-де у ней сына нет, то-де к тебе добра; а как-де у ней сын будет, не такова-де будет“».

Князь Куракин, аристократ-европеец, едва ли не крупнейший дипломат Петра, которого Милюков поставил рядом с князем Дмитрием Михайловичем Голицыным, который, как и Голицын в 1712 году, видел уже устрашающие результаты «революции» Петра, провидел судьбу царевича и возможное развитие событий. Зачем он сообщал Алексею о своем провидении? Понятно, что их разговор не мог ограничиться этими двумя-тремя фразами. Быть может, в этом разговоре были и более опасные темы, развивающие этот драматический сюжет, и умный и опытный Куракин хотел помочь Алексею выбрать оптимальный стиль поведения, чтобы сохранить себя для будущего, о котором думало все окружение стареющего и часто болеющего Петра?

Критическое отношение Куракина ко многим сторонам деятельности – революции – Петра известно. Достаточно вспомнить его «Гисторию». Отнюдь не будучи противником европеизации России, он трезво оценивал непосредственные последствия этой революции.

В 1723 году при встрече во Франции он с горечью описал Уитворту состояние России: «Князь Куракин очень мрачно описал мне то состояние, в которое приведена его страна непрерывными поборами царя: он говорит, что поход к Каспийскому морю обернулся колоссальными потерями, как в людях, так и в деньгах; и что царские чиновники, найдя, что крестьяне не в силах платить налоги, в некоторых провинциях отбирают у них лошадей и скот, из-за чего те лишаются возможности пахать землю, а это, по его словам, привело их в такую нищету, что в прошлом году он смог набрать всего тысячу рублей со всего своего имения, которое в его стране далеко не последнее по величине».

Однако Куракина волновал не только экономический упадок страны и несоизмеримые с ее возможностями военные авантюры, но и ситуация сугубо политическая.

Уитворт записал: «Он, кажется, убежден в том, что царь, не имея мужского потомства, стал очень беспечен в отношении вопроса о преемнике и не тревожится о том, что из этого выйдет и что станется со страной, когда он умрет, его единственное стремление ныне – прославить свое имя и сохранить свою репутацию, пока жив, любой ценой; pereute me pereat mundus»[169].

Здесь Куракин ошибался. Петра очень даже волновал вопрос престолонаследия, но он сам создал ситуацию, из которой, похоже, не видел для себя выхода.

Симпатии Куракина к Алексею объяснялись близостью представлений о приемлемой для страны модели развития, вовсе не ориентированной на возвращение в старомосковский быт.

Гневные страницы в его «Гистории», посвященные безобразным издевательствам молодого Петра и его буйных собутыльников над почтенными людьми московской элиты, были продиктованы не только, а возможно, не столько приверженностью к старине и ее традициям, сколько знанием о положении и защищенности личности человека этой социальной группы в Европе, где он провел значительную часть своей жизни.

Русский аристократ и рафинированный европеец, князь Куракин, беседуя с царевичем во время их встреч в Германии, видел в случае его воцарения возможность не смены направления развития, но перехода от революции к реформам.

Как и большинство тех, кто симпатизировал Алексею, он не был готов к активным действиям в его поддержку, но желал бы его прихода к власти естественным путем и наверняка готов был высказаться в его пользу в случае династического кризиса после смерти Петра.

Петр предвидел подобную ситуацию и лишил потенциальных сторонников Алексея этой возможности.

В показаниях Алексея и других участников «дела» возникают имена заметных людей, роль которых в самом «деле» и вообще в жизни царевича еще предстоит выяснять добросовестным биографам Алексея.

В самом начале розыска был арестован сенатор Петр Матвеевич Апраксин, брат генерал-адмирала. Его подозревали в том, что он ссудил царевича деньгами, зная о его изменнических планах. Степень замешанности Петра Матвеевича осталась неизвестной. Розыска по его обвинению не проводилось. Судя по тому, что, узнав о возращении Алексея, он впал в состояние тяжелой тревоги, ему было чего опасаться. Но генерал-адмирал умолил Меншикова, с которым они были политическими союзниками, спасти брата. И Петра Матвеевича из дела вывели. На втором этапе следствия его имя уже не возникало.

Родственники Алексея – Иван и Алексей Нарышкины и Авраам Лопухин – оказались неизбежно привлечены к розыску. Было очевидно, что они симпатизируют царевичу и мечтают о его воцарении.

Иван Афанасьев по своей осведомленности и откровенности был сущим кладом для следствия. В частности, он показал: «Иван Иванович Нарышкин говаривал: „Как сюда царевич приедет, видь он там не вовсе будет, то он тогда уберет светлейшего князя с прочими, чаю, достанется и учителю с роднею, что он его, царевича, продавал князю“. Он же, Нарышкин, в доме царевичеве говорил: „Июда Петр Толстой обманул царевича, выманил его, и ему не первого кушать“».

Авраам Лопухин, брат царицы-монахини, пострадал тяжко именно из-за этого родства. Многажды пытанный, был казнен.

Но неожиданно в показаниях Афанасьева возникло имя человека, о близости которого к царевичу трудно было предположить.

Афанасьев показал: «Василий Дмитриевич Корчмин приезжал к царевичу, часто обедывал и, от людей отходя, тайно долго говорил».

Корчмин уже упоминался нами, поскольку они с царевичем сотрудничали во время укрепления Москвы.

Талантливый военный инженер, оказавший Петру неоценимые услуги и пользующийся его уважением и доверием, вряд ли стал бы поддерживать личные, домашние отношения с Алексеем, если бы тот и в самом деле намерен был разрушить то, во что Корчмин вложил все свои силы и профессиональное искусство. И разговоры их явно посвящены были не богословию.

Во время следствия Афанасьев, свирепо пытанный, дважды отказывался от своих показаний на конкретных людей. Показания на Корчмина остались неопровергнутыми. Но и развития эта линия не получила.

Близкие отношения Алексея с Корчминым выводят нас на значительнейший аспект нашего общего сюжета – на связи царевича в армейской среде и роль этих связей в его планах и судьбе.

10

Царевич Алексей и армия – малоизученный и трудноизучаемый аспект сюжета.

При всей своей нелюбви к «солдатчине» и нежелании становиться царем-воителем, Алексей не мог не понимать роли армии в политической жизни возводившегося государственного механизма. Он не мог не понимать, что поддержка