Отречение - Мария Анатольевна Донченко

кто он и зачем он здесь. Просто человек. Просто участник Антимайдана. Просто русский.

Зима. Снежки. Варежки.

Уходя с площади, преодолевая желание взять, бросить всё и остаться здесь навсегда – а кто же в таком случае будет делать ту нелёгкую и опасную работу, что он добровольно взял на себя? – Дэн меньше чем на полминуты разминулся с ополченкой Ромашкой – Олесей Усольцевой.

Его фигуру скрыли синие донецкие сумерки.

Ей даже показалось, что она узнала его спину и его походку, хотя он и был в гражданском, но это как раз укладывалось в логику. Промелькнула и растаяла мысль, что Калныньш засылает в Донецк своих головорезов с целью проследить за ней, Лесей, чтобы не вышла из-под контроля.

«Не выйду, – с горечью подумала она, – некуда мне теперь от них деваться, пропащая я в этой жизни».

Её пронзило смешанное чувство страха и ненависти к Калныньшу и одновременно ненависти и зависти к счастливым людям на площади, искренне ей улыбавшимся и считавшим её одной из них, к Матвееву, к Веронике-Незабудке, к парню из Москвы, приехавшему пару дней назад, которого она видела только мельком и даже толком не познакомилась, ко всем, всем, кто не испугался, кто посмел. Ибо мало кто на свете может так ненавидеть, как ненавидят трусы смелых людей.

Злые слёзы навернулись на глаза Леси, но этого никто не заметил, потому что было уже почти совсем темно, а когда она подошла к людям, то уже полностью владела собой.

Лёгкий тёплый ветер нёс с Кальмиуса прохладу и свежесть.

…Итак, 12 апреля 2014 года вооружённый отряд под командованием никому ещё не известного Игоря Ивановича Стрелкова при полной поддержке местного населения без боя занял город Славянск в ста десяти километрах от Донецка.

Глава четвёртая

В угольно-чёрном небе Донбасса горели яркие безмолвные звёзды.

На скамейке во дворе сидели под звёздами Артём Зайцев и Вероника Шульга. Стояла тишина, и оба они больше молчали, чем говорили, как будто чувствовали, что это последние вечера тишины под донецкими звёздами.

– У меня жуткое чувство нереальности происходящего, – медленно произнесла Вероника, – как будто это всё не в моей жизни и не со мной. У тебя такого нет?

Артём покачал головой.

– Нет. Я как раз трезво оцениваю обстановку.

– Я совершенно не об этом, – возразила девушка, – не о том, как мы видим события и на что надеемся – а о том, что это всё как будто не с нами происходит. И не в нашем городе.

– Нет, – снова ответил Артём, – может быть, потому, что я в вашем городе впервые, но у меня такого ощущения нет. Наоборот, есть чувство, что мы всё делаем правильно и так, как нужно делать.

– В этом я тоже уверена, что всё правильно, – согласилась Вероника, – а всё-таки порой кажется, что сейчас проснусь, и ничего этого нет… Ни Майдана, ни Антимайдана, ни палаток, ни областной администрации, а всё как будто приснилось. Глупости говорю, правда?

Артём не ответил. Он вслушивался в полуночный шелест ветвей, на которых только начинала появляться мелкая ранняя листва.

Звёзды отражались в глазах Вероники, как в прозрачном холодном море.

Как-то само собой сложилось, что он поселился в семье Шульга, если это можно так назвать, но переодеться и передохнуть приходил именно сюда, хотя большую часть времени проводил, конечно, в здании ОГА и на блокпостах, среди ополченцев – там, где ему приходилось дежурить и выполнять задания.

А вот боевого оружия Артёму пока не досталось.

Не почему-то ещё, а потому, что оружия катастрофически не хватало, и даже в ночные дозоры бойцов посылали с дубинками или с пневматикой, в лучшем случае – с охотничьими карабинами.

И это до боли напоминало девяносто третий.

Ходили слухи, что в Славянске добровольцам дают огнестрельное оружие, и к Артёму всё чаще приходила мысль поговорить об этом с Матвеевым…

Звёзды, может быть, погасшие миллионы лет назад, несли свой холодный колючий свет людям в весну четырнадцатого года.

Вероника сидела рядом с ним и молчала. И так было тихо, что Артём слышал её дыхание.

В своём почти новеньком камуфляже она казалась ему удивительно беззащитной…

Он осторожно коснулся пальцами ткани кителя у её локтя и вдруг наклонился и поцеловал её.

Девушка вскочила.

– Придурок, что ли?

Громко хлопнула дверь подъезда, и Артём остался на скамейке один.

Он поднял глаза к знакомым окнам и ждал ещё несколько минут, но никто не выглянул, никто ничего ему не сказал и не крикнул.

Идти в квартиру было нельзя, и он медленно пошёл к остановке – троллейбусы ещё ходили, и можно было успеть поехать ночевать в ОГА – там всегда полно добровольцев, и всегда найдётся место, где прилечь до утра.

А завтра… завтра будет видно. Может быть, Матвеев всё-таки отпустит в Славянск, и он уедет навстречу судьбе, и даже извиняться ему не придётся.

Но какая же, чёрт возьми, глупость…

В эту ночь Артём делил спальное место с новеньким, только что приехавшим добровольцем из России. Это был парнишка из Новосибирска по имени Ромка, с позывным Сибиряк, видимо, довольно молодой, но определить было сложно, потому что лицо и шею его пересекал, уходя под футболку, огромный уродливый шрам, как от давнего ожога.

Родственников у него не было.

…Наутро Матвеев выслушал Артёма и направил его вместе с Ромкой на один из блокпостов – охранять въезд в город с резиновой дубинкой.

А в Славянск не отпустил.

* * *

Странное это было время – все понимали, что события разворачиваются. Не все, но многие ощущали, что война неизбежна. Но привычные атрибуты мирной жизни,