Отречение - Мария Анатольевна Донченко

И вот он шёл за её гробом впереди траурной процессии, посреди цветущего майского Донецка, и ослепительное южное солнце провожало его Ксюшу в последний путь.

За ним шла заплаканная Вероника, опираясь на плечо Артёма Зайцева, а рядом с ними – Александр Матвеев, как и все, в военной форме.

Кто-то клал ей цветы, кто-то передавал Юозасу деньги, и он принимал их, как будто во сне.

А он терялся и, казалось, не до конца понимал, что происходит. Он молчал. Молчал и Матвеев.

И только когда процессия свернула к кладбищу, в толпе появилась странная седая женщина. Она шла пешком, шатаясь, словно пьяная, со стороны железнодорожного вокзала. Её блуждающий взгляд метался туда-сюда. Она присоединилась к похоронному шествию, пошла за людьми, и люди не задавали ей лишних вопросов.

Она как будто искала кого-то, эта старуха, и не могла найти.

Она стояла позади, когда гроб с телом Ксении опускали в землю, когда Юозас бросил в могилу первую горсть земли, и за ним стали бросать другие.

И только когда могила была засыпана, она, как будто только увидела Матвеева, рванулась к нему сквозь толпу, и крик её прорезал воздух:

– Саша!..

Он заметно вздрогнул, его передёрнуло. Потому что он, конечно, видел эту женщину в колонне, но не обратил внимания, не узнал её.

И узнал только сейчас, когда она вцепилась в рукав его кителя – по голосу узнал, не по внешности, это не могла быть его сестра, сестра была моложе лет по крайней мере на двадцать, а на его плече рыдала совершенно седая старуха.

– Даша? – тихо спросил Матвеев. – Ты?

Только теперь он сообразил, когда в последний раз говорил с ней по телефону – это было три дня назад, в ночь на второе мая. На то самое второе мая. И больше он ей не звонил, потому что на следующий день прилетел снаряд, и погибла Ксюша, и он – как же он мог – даже не позвонил сестре, решив, что в эпицентре находится сам, и по сравнению с ним все должны быть в безопасности… Все эти мысли промчались в его голове за несколько секунд, как табун лошадей, стуча копытами, и завертелись, и ему захотелось упасть, но падать он не имел права, потому что держал Дашу.

– Саша, – всхлипнула она, – Сенечка… Сенечки больше нет.

Матвеев сделал знак глазами жене, она всё поняла, и он пошёл с Дашей по кладбищу, в сторону от людей, пришедших проститься с Ксенией.

– Он был в Доме профсоюзов? – спросил Александр.

– Да, – кивнула Даша, к которой временами возвращался дар речи, и тогда она переставала плакать и могла связно говорить. – Мы все были там, а он… он остался и потом, когда выпрыгнул из окна, – она снова зашлась в слезах.

– Говори как есть, правду, пожалуйста, – попросил он.

Даша заглотнула воздух.

– Они подожгли здание, ты меня понимаешь, Саша? Он живой был, когда выпрыгнул… с четвёртого этажа, с огня выпрыгнул. И насмерть. Пусти меня! – вдруг крикнула она. – Пусти меня, Саша, к народу! Это все должны знать, все, потому что это не люди, не люди, не люди!..

Александр не сразу заметил, что рядом с ним стоит Юозас, и по лицу его ходят желваки.

И оба они не могли найти слов утешения для женщины – двое мужчин, уже взявших в руки оружие, чтобы в их городе с их близкими и соседями такого случиться не могло.

Люди медленно, небольшими группами выходили за кладбищенскую ограду.

На щите над улицей висел плакат к референдуму одиннадцатого мая. Под надписью «Выбирай!» и силуэтом карты Донецкой области слева смотрел на зрителя бандеровец, со скрытым под маской лицом, заносящий для броска бутылку с зажигательной смесью, а справа – улыбающийся шахтёр в спецовке и яркой каске с налобным фонарём, с букетом цветов в руке. Со стороны шахтёра карта была выкрашена в цвета флага ДНР, а со стороны бандеровца с коктейлем Молотова в руке – в чёрно-красный.

Плакат появился ещё в последние дни апреля, но сейчас он выглядел особенно зловеще.

– Всё, – сказал Матвееву Юозас чужим, незнакомым голосом, – отпускай ф Слафянск, тофарищ комантир.

На шахте Юозасу дали расчёт без лишних вопросов и без отработки положенных в таких случаях двух недель.

Слишком многие в эти дни покидали городские предприятия, и никому уже не надо было ничего объяснять, когда в последний предпраздничный день Юозас в камуфляже пришёл в контору за трудовой книжкой.

Потом он поднимался к себе в квартиру по временным деревянным ступенькам, которые смастерили местные мужики взамен взорванного лестничного пролёта, и наскоро собирался в путь.

Донецк праздновал, несмотря ни на что и вопреки врагам, праздновал День Победы, что бы ни было завтра, но сегодня на улицах гремела из динамиков советская музыка, и празднично украшенный троллейбус вёз Юозаса к зданию ОГА.

Там шёл праздничный митинг, и прямо у трибуны записывали новых добровольцев, а за трибуной выстроились в ряд четыре армейских КамАЗа с надписью «Батальон «Восток».

Юозас должен был попрощаться с дочерью и найти Ромку Сибиряка – ехать в Славянск им предстояло вдвоём, общественным транспортом – да, как ни странно, в Славянск ещё ходили маршрутки.

А рвавшемуся с ними Артёму Матвеев сказал:

– Для тебя будет другое задание. Если не испугаешься, конечно. Всё по желанию. Если откажешься – отпущу в Славянск следующим рейсом. Без вопросов.

– Валяйте, – хмуро кивнул Артём.

Никаких поручений, кроме дежурств на блокпостах или охраны каких-нибудь объектов, он уже от Матвеева не ожидал.

…Было ещё светло, когда маршрутка на Славянск отъехала от автовокзала. В этот праздничный вечер пассажиров в маршрутке было всего двое – Юозас и Ромка.

На выезде из города двое совсем юных ополченцев с резиновыми дубинками, по виду чуть ли не школьников,