Солнце бессонных - Юлия Колесникова

— О чем ты подумала? — спросил он, и не стал отводить глаза, чем смутил меня куда больше, чем вопросом.

— О нас, — не стала скрывать я. И так же открыто посмотрела на него. Думаю, он догадался, что я имела ввиду, когда наши глаза встретились, так как он со свистом втянул воздух в себя.

— Нам нельзя об этом думать…пока что, — пообещал Калеб, и, несмотря на то, что внешне он оставался спокойным, тяжелое дыхание выдавало его.

Я со вздохом погладила свой выступающий живот.

— Хочу увидеть твою комнату, — заявила я, когда гостиная стала мне уже не так интересна, — теперь моя очередь устроить тебе досмотр.

— А ты мстительная, — удивленно усмехнулся Калеб.

— Еще какая, — мрачно подтвердила я, следуя за ним. — Знал бы ты, как мне хотелось огреть тебя чем-то тяжелым, когда ты рылся у меня в комнате.

— Ты бы меня убила, узнав, что я видел в твоих воспоминаниях, — усмехнулся он, подразнивая меня.

Я от досады застонала. Что такого он мог увидеть в моих воспоминаниях. Худшим, что он мог видеть, это были попойки устроенные мне Пратом.

— А тебя совесть не мучает. Видеть чужие воспоминания, это, то же самое, что и читать чужие дневники, — раздраженно бросила я, поднимаясь за ним по лестнице. Калеб взял меня за руку и остановился на несколько ступенек ниже, так наши глаза оказались на одном уровне.

— Ничего позорного я там не видел. Твое сознание неохотно расстается с воспоминаниями. Возможно, единственное, что меня начало волновать, твой постоянный страх стать похожей на Фиону, и потому не любить детей.

Мне стало страшно. Он говорил о такой сокровенной мысли, в которой я боялась признаться даже самой себе.

— И ты часто думаешь о детях. Но в воспоминаниях мысли не бывают цельными, — неуверенно добавил он, не зная, какой реакции от меня ожидать.

— Конечно же, думаю, — тяжело вздохнула я, понимая, что пришло очередное время делиться сокровенным, и если я думала, что во второй раз станет легче, то ошибалась.

— Я боюсь, что буду ненавидеть их. Мне даже теперь, на седьмом месяце, трудно думать о них как о детях. Это как ходить с гипсом — неудобно, ты не можешь его снять, но ходить с ним нужно. Да еще беречь, чтобы он не рассыпался. Иногда мне кажется, они забирают, крадут у меня эти 9 месяцев.…Если бы не ты, я только глубже погружалась бы в депрессию, в тот страшный омут самобичевания, где я в один момент ненавижу их, а в другой — ужасаюсь своим мыслям.

Его лицо исказила гримаса боли.

— Мне тяжело видеть, как ты мучаешься. Ты воспринимаешь детей, как Зло.

— Знаю, я не справедлива, — лишь смогла ответить я и упрямо замолчала. Я, как и он ни с кем не делилась такими вот своими переживаниями. Слишком личными, слишком постыдными. Можно подумать я и сама не понимаю, что веду себя эгоистично.

Калеб без слов все понял, и мы продолжили путь наверх.

Мы попали в ту же комнату, где вчера помирились. Но она выглядела скорее женской: кремовые стены, белое покрывало, пол из светлых досок, покрытый лаком, огромный шкаф, и трюмо, а также зеркало во весь рост, что я видела еще вчера.

— Это комната, которую Грем бережет для матери, — объяснил мне Калеб, видя мое неприкрытое удивление. — Ева часто любит здесь бывать. Я тоже — много вещей напоминает о матери и сестре. Это их фотографии.

Я лишь теперь заметила на трюмо ряд фотографий в изящных серебряных рамках. Они были черно-белыми. Смотря на них, невозможно было понять какого цвета волосы и глаза у женщин, но не понять, что это конец сороковых годов, было невозможно. Сестра была похожа на Калеба и все же не столь красива. А вот мать — она казалась мне кинодивой. Что-то артистическое проскальзывало в ее чертах. Такое одухотворенное лицо может быть только у людей искусства.

— Она похожа на актрису, — тихо отметила я, даже и, не надеясь, что Калеб что-то на это ответит.

— От нее у меня талант к рисованию. Когда-то ее имя знали многие критики. Теперь они мои роботы считают за некоторое копирование ее. Когда я делаю выставки, иногда подписываюсь ее девичьей фамилией.

Я не хотела касаться этой темы — столь болезненной для обоих Гроверов, потому решила сменить направление разговора.

— Я все еще хочу видеть твою комнату, — настояла я, и направилась к выходу.

— Придется спускаться вниз, — нехотя ответил он, указывая в сторону шкафа, — просто фотографии из моего детства и всей остальной жизни, тут.

— Я успею их посмотреть.

Калеб не возражал, просто взял меня на руки и через несколько секунд мы оказались где-то в середине дома, возможно за холлом и стояли у двери с коваными украшениями. Я достаточно разбиралась в искусстве, чтобы понять — это антиквариат.

— Из погреба одного французского замка, — без тени смущения заметил он. Роскошь очевидно для него ничего не значила.

На ощупь дверь оказалась очень приятной и крепкой, — неожиданно для ее века.

— Контрабанда? — я лукаво изогнула бровь.

— Хорошего же ты о нас мнения, — хмыкнул Калеб и чмокнул меня в нос. Видимо к нему начало возвращаться прежнее хорошее расположение духа. — Кажется ты действительно кактус.

— Я же говорила, как тебе не повезло, — иронизировала я.

— Ах, коварная судьба, так жестока к невинному вампиру, — съехидничал Калеб, и чтобы я ничего не успела ответить, открыл передо мной дверь.

Я действительно замокла, так как не знала, что подумать. Мне пришлось спуститься по ступенькам, и полуподвальное помещение предстало перед моими глазами в своей полной красе. Несмотря на то, что комната была похожа больше на мастерскую, почему то в ней не стояло оглушительного запаха красок и растворителя. Здесь были огромные окна, которых я не видела с лицевой стороны дома, они спускались только до середины стены, видимо с другой стороны доставая до земли, и занимали полностью противоположную к дверям стену. Прикрывали их темно-синие, тяжелые шторы. Одна же стена, простая кирпичная кладка без какой-либо побелки, от потолка до пола была закрыта полками, на которых вперемешку лежали книги, краски, принадлежности для рисования, диски, возможно с музыкой, а может и фильмами, так как я видела цветные картинки на коробочках. А также рукописи, фотографии стопками и в рамках, красивые пустые винные бутылки разных размеров и цветов. И, конечно же, гордость любого мальчишки — стерео система. Покруче той, что в прошлом году купил себе Ричард. Столик с инкрустацией, место которому было где-нибудь в Лувре, украшал ноутбук, и вся нужная к нему аппаратура. Рядом, что самое странное, кружка с кофе, наполовину опустошенная.

— Муляж для Евы, — кратко пояснил Калеб, когда я повернулась к нему с немым вопросом. — Она-то за собой всегда кружки на кухню уносит.