Солнце бессонных - Юлия Колесникова

Сидя на полу, я думала о том, какая же я дура. С ним так легко забыться, но ведь он имел свои проблемы. Даже просто находясь около меня в такой вот солнечный день, он не мог не чувствовать жажды. Мог, конечно же, подавлять это желание, но только не тогда когда мы так близко.

— Извини, мне так хорошо с тобой, что я обо всем забываю, — я с состраданием наблюдала, как он понемногу приходит в себя.

— Это я должен просить прощения — ты такая маленькая, хрупкая, и я должен все контролировать, — Калеб уже почти улыбался, — надеюсь, ты не ушиблась?

— К сожалению, лишние сантиметры у меня не только на животе, — проворчала я, и все так же продолжала сидеть на полу. Я надеялась, он еще вернется, и поможет мне встать, тогда я снова смогу ощутить прикосновение его рук, близость лица и тела.

— Во времена моей смертной молодости ты была бы худой, — Калеб вернулся ко мне, с осторожностью поглядывая в мою сторону. Прошло еще некоторое время, прежде чем он открыл свои объятья вновь.

— Ты уверен? — переспросила я, чтобы увериться. Жизнь с вампирами многому меня научила, и главное к осторожности.

— Я бы не подверг тебя опасности, если бы не был уверен, — укоризненно заметил Калеб, аккуратно устроив меня на коленях.

— Знаю, хотела тебя подразнить.

— Мне кажется или, в самом деле, чем тебе хуже, тем веселее ты становишься?

Неужели в голосе Калеба звучит недовольство?

— Наверное, это не очень нормально — в стрессовых ситуациях я не впадаю в истерику. А начинаю шутить, смеяться, неуправляемо веселится. Некоторым моим подругам в Чикаго такое поведение не нравилось. Они не понимали, почему, когда им бывало плохо, я не качала лицемерно головой и тяжело не вздыхала, а старалась найти что-то смешное в плохом.

Я бесстрастно пожала плечами. Мне не нравилось лгать, тогда, когда это не было не необходимо. Может потому что Фиона лгала часто, и мне и себе и родителям — всем! Все ее проблемы прикрывала ложь, и она же их вызывала.

— Ты и не должна быть нормальной. Это понятие переоценивают. Намного интереснее отличаться от других. И в тебе есть такое качество. Что-то такое, что выделяет тебя из толпы. Так зачем же сливаться с ней? — мягко увещевал меня Калеб. Я хотела бы вслушиваться в его слова больше, но то, как он старается держать между нами дистанцию, раздражало. Теперь я почувствовала себя виноватой перед Калебом, так же как и всегда перед матерью, когда жажда становиться слишком сильной, и она почти убегает на охоту.

— Так вот почему я тебе нравлюсь — я ненормальная! — я постаралась как можно более искренне рассмеяться, чтобы Калеб не почувствовал моего нарастающего раздражения. Калеб же наиграно сурово пожурил меня пальчиком, словно маленькую.

— Как же с тобой легко и просто, мне не нужно стараться быть кем-то другим или искать себе занятие, — вздохнул Калеб, блаженно улыбаясь в потолок.

Я была рада, что ему все же со мной хорошо.

— Может, нарисуешь меня когда-нибудь с натуры, — предложила я, даже не ожидая, что он согласиться.

Он перевел свои улыбающиеся глаза на меня и вдруг подхватил на руки, закружил по комнате, радостно напевая. Снова проявилась его молодая часть натуры, которую я желала видеть постоянно.

Я смеялась, вслушиваясь в его голос, и немного подпевала — у нас чудесно выходило. Но, к сожалению, мне быстро стало плохо.

— Остановись, — еле дыша, попросила я и кинулась прочь, только он опустил меня на ноги.

До ванны было недалеко, и я боялась, что просто не успею. И только закрыв за собой дверь, смогла перестать думать о страхах.

Мы с ним слишком часто забывали о моей беременности, и вели себя так, будто бы ее нет. И вот меня укачало. Ну кого еще угораздит укачать в объятьях?

Когда мне полегчало, я выбралась из ванны, Калеб уже ждал под дверью. Это было как пощечина — его красота и что-то неземное, в сравнении со мной и моими такими людскими слабостями. Я была противна себе — в этом раздутом, безобразном теле. Но может все трудности, все, что произошло со мной, было платой за получение Калеба? Он стоил больше всего того, что я пережила.

Мне захотелось понять, думает ли он о детях, и как будет, весит себя, когда они родятся, но мы договорились не говорить о будущем. Ничего я смогу потерпеть три месяца!

— Что еще можно посмотреть в твоем доме? — поинтересовалась я, как ни в чем не бывало.

— Тебе уже лучше? — Калеб проигнорировал мою нарочитую беззаботность и приблизился, встревожено разглядывая меня.

— Да, в этом прелесть беременности — плохо не продолжительно, — фыркнула я, позволяя взять свою руку, так как ожидала, что он обнимет меня. Но Калеб медлил. Он несколько долгих секунд придирчиво изучал мое лицо. Затем заметно расслабившись, он довольно вздохнул.

— Осталась кухня, комната Грема, его кабинет и комнаты для гостей. Но в кабинет Грема доступа нет, — огласил Калеб весь список так, словно читал диссертацию

— Почему?

— Я так для себя решил, — твердо сказал Калеб. — Проще не знать чем он занимается, пытаясь разыскать ее.

Я грустно посмотрела на Калеба и постаралась сменить тему, что мне приходилось делать за сегодня уже во второй раз. Но ничего когда-нибудь мы поговорим о его матери на чистоту.

— А как же библиотека? Грем так часто и с любовью о ней рассказывает.

— Действительно, — с явным облегчением рассмеялся Калеб, стараясь не смотреть на меня. — Тогда нам на чердак.

Я удивленно заморгала и улыбнулась.

— Библиотека на чердаке, а твоя комната в подвале?

— Да, мы такие, — Калеб по знакомому лукаво изогнул бровь. Он повел меня наверх следя чтобы я не споткнулась.

Проход на чердак закрывала похожая дверь как в комнате Калеба. Я искоса взглянула на него, прежде чем спросить:

— В том замке осталась хоть одна дверь?

Он рассмеялся и пропустил меня вперед.

И если комната Калеба выглядела несколько неуютной, да к тому же мастерской, здесь же было видно, что бывают постоянно. Когда Калеб включил свет, так как присутствовало только одно окно, полностью и плотно зашторенное, мне показалось, что я попала в мир сказок Терри Прачета. Вот именно такой я себе и представляла настоящую английскую библиотеку.

Библиотека занимала весь чердак, переоборудованная, так же как и в любом английском университете. До середины стен шли деревянные панели, а дальше бордовое сукно, и все это, вместе с зашторенным окном придавало комнате мрачности и величия.

— Помню, когда мы пережали сюда, сколько труда заняло все эти книги перевезти.

Я проходила между стеллажами и водила пальцем по фолиантам, некоторые из которых были очень старыми, даже старше Терцо. Я задумалась над тем, откуда у Гроверов столько денег? Я знала, откуда они у моих родителей. Терцо в прошлой жизни аристократ, из богатой итальянской семьи. Каждые тридцать-сорок лет, состояние переписывалось с Терцо на Прата, иногда на Ричарда, и они поочередно играли роль сына, племянника, брата, конечно же, немного незаконно. Впервые за 15 лет жизни Терцо, как вампира, все состояние перешло к женщине — мне. В данный момент я была графиней, и даже очень обеспеченной. Деньги вкладывались и множились. Мне, а теперь и моим детям, еще несколько сот лет, не придется беспокоиться о них.