Ювелир. Тень Серафима - Наталья Корнева

- Инквизиция действует в рамках предоставленных ей свобод, - скрестив руки, сухо продолжил заклинатель. - Это необходимое зло, с которым приходится мириться. В конце концов, сами не желая того, они действуют на благо режима, подавляя инакомыслие и уничтожая проклятое семя Искаженных и полукровок...

- Милорд! - едва начавшийся разговор их внезапно прервали. Звонкий голос принадлежал Севилле, последней пассии лорда - юной дочери одного из придворных. Девица была так мила и непосредственна, что правитель прощал ей многие вольности, и для всего двора несчастная немедленно превратилась в объект черной зависти.

Однако теперь лорд Эдвард кожей почувствовал недоброе. Словно в подтверждение этого нехорошего предчувствия дракон облизнулся и в следующий миг исчез из поля зрения.

Движение это было так молниеносно, что даже опытный глаз мага с трудом различил его. Противоестественно гибкое тело мальчика с места выгнулось в вертикальном прыжке, и вот уже Альварх, улыбаясь, смотрел на него сверху вниз, прильнув всем телом к потолочной мозаике. От этого гипнотического взгляда во рту становилось сухо. Три зрачка давали странное ощущение, будто взгляд ящера устремлен одновременно в разные временные измерения: прошлое, настоящее и будущее, непрерывно перетекающие друг в друга. Волосы на его голове свисали витыми золотыми нитями, неожиданно повинуясь силе тяжести, которой будто не существовало для всех остальных частей тела.

Заметить дракона было невозможно - потолки были так высоки, что для этого потребовалось бы запрокинуть голову, что маловероятно само по себе, а в присутствии лорда и вовсе недопустимо. Но к чему все эти ухищрения для существа, которое и без того обладает способностями телепата и абсолютного ментального контролера?

- Милорд! - источник голоса меж тем неумолимо приближался. - Я знаю, что вы здесь.

Лорд Эдвард поморщился. Чертова баба. И какие демоны занесли её сюда в эту минуту? Ах да, это же он сам накануне назначил рандеву.

Всё складывалось крайне неудачно.

Когда миловидное создание, кокетливо хлопая длинными ресницами, вплыло в зал, правитель неожиданно для самого себя почувствовал жалость.

Куда спешит эта глупая девица - навстречу смерти? Нелепой, преждевременной, незаслуженной смерти?

"Ты стал удивительно сентиментален, Эдвард, за краткое время моего отсутствия, - насмешливый голос в голове разогнал все мысли и ощущения, выбелив сознание девственной пустотой. - Не признак ли это незаметно подкрадывающейся старости?"

Севилла не слышала этого голоса, но что-то неуловимо заставило её насторожиться. Как пугливый зверек, она остановилась, растерянно покрутив головой, но, кажется, это не помогло. В зале царила совершеннейшая, осязаемая тишина, но в этой тишине густо звучал медный колокол, плыл недоступный слуху смертных звон.

Дракон говорил с ними.

Голос ящера, вязкий, липкий, клейкий голос, был подобен густому клейстеру. Правитель чувствовал себя в нем, как муха, увязшая в меде, когда каждое движение делает тебя всё более беспомощным и неумолимо приближает конец. Текущая в жилах мага драконья кровь давала иммунитет к воздействию, однако ощущения всё равно были не из приятных. Мозг же обычных людей полностью терял контроль над телом. Голос ящера был как волна, как особого рода сигнал. Мозг принимал этот сигнал и интерпретировал его как боль... или же как наслаждение. Всё зависело от желания дракона.

Вот сейчас, к примеру, судя по растекающейся на лице Севиллы отстраненно-блаженной улыбке, по её поплывшему взгляду, дракон предпочел наслаждение. Что ж, тем разительнее будет контраст.

- А ты что выберешь, Эдвард? - Альварх хитро прищурился.

Тембр драконьего голоса едва заметно изменился, властно выводя жертву из сладкого оцепенения.

Молодая женщина словно очнулась ото сна и испуганно посмотрела на правителя. На хорошеньком лице её появилось потерянное и жалкое выражение, глаза расширились.

- Что это? Что происходит? Они говорят со мною. Они звучат! Голоса... в моей голове.

Повинуясь внутреннему зову, Севилла как-то странно вывернула шею, глядя на потолок. Встретившись глазами с ящером, она отшатнулась и на миг лишилась дара речи, изумленная и устрашенная открывшимся ей диким зрелищем. Прелестный ребенок, как ни в чем не бывало ползающий по потолку, - всё-таки не каждый день такое увидишь. От охватившего её ужаса аристократка попыталась было бежать, но оглушенная лучезарным взглядом, споткнулась и встала, как вкопанная.

- Шепчут... шепчут... - тоскливо забормотала она, улыбаясь беспомощной, полной отчаяния улыбкой, - почему? я не могу разобрать... слов.

Лорд Эдвард поморщился. Где-то на самой границе слуха он и сам различал этот шепот, неуловимый, неявный, ненавязчивый... становящийся в конце концов невыносимым. Как рокот далекого прибоя, он нарастал и нарастал, и правитель хорошо знал: когда волна наконец отхлынет, голос этот будет продолжать звучать в голове еще некоторое время, в самых безднах сознания, а затем распадется осколками эха и затихнет. Не пропадет, а лишь затаится в темных углах подсознания. И совсем вытравить его оттуда уже не получится. По крайней мере, заклинатель не знал экзорцизмов, чтобы изгнать этих шепчущих демонов.

- Велите им замолчать, милорд... - вдруг ошалело взвизгнула девица, кинувшись к нему и с неожиданной силой вцепившись в рукав, так что тот затрещал по швам, - велите им замолчать!!

Речь женщины стала нечленораздельной и сорвалась на непрекращающийся крик. Глаза её остекленели, и глазные яблоки стали серыми, как рыхлый истаявший снег. Инстинктивно она зажала уши руками, что было занятием совершенно бесполезным. Уже вскоре сквозь сжатые добела пальцы потекла темная венозная кровь.

Не шелохнувшись, лорд Эдвард с каменным выражением лица наблюдал за этой кошмарной сценой. В такие минуты он ненавидел Альварха сильнее обычного. Так ненавидит ребенок жестокого старшего брата, который ломает и отбирает у него игрушки, пусть даже ненужные и надоевшие. И так как правитель прекрасно знал, что эта самая ненависть и нужна от него дракону, то отдавался ей без остатка. Однако с каждым разом сделать это было труднее: порог чувствительности души всё повышался, всё большую часть её занимало равнодушие, заполняло парализующее опустошение. Безразличие - неизбежная плата злоупотребляющих яркими взрывами эмоций. Всё сильнее должен был быть стимул, чтобы пробудить ото сна это холодное, оглохшее от канонады сердце.

Севилла уже потеряла голос и, после последних странных полусдавленных звуков, только беззвучно раскрывала рот, как выброшенная на берег огромная рыбина. Правитель вздохнул с облегчением: хоть помещения дворца и славились своей звуконепроницаемостью, а всё-таки эти крики здорово действовали на нервы.