Ювелир. Тень Серафима - Наталья Корнева

Вопрос, как появились первые драконы, оставался открытым. Однако в наши дни они более не обзаводились потомством, не продолжали свой род, а лишь бесконечно копировали самих себя. Совершить это в одиночку, понятное дело, было невозможно, а потому требовались представители, а вернее, представительницы других рас. Легенды о похищенных и жадно съеденных юных принцессах, как выяснилось, имели под собой все основания.

Чувствуя увядание и скорую кончину тела, ящеры предвосхищали печальный исход и, приняв нужный облик, в самом сердце своих пещер соединялись с избранной женщиной. Вся жизненная сила их переходила в семя, дракон же на время переставал существовать и осознавать себя. От этой связи женщина зачинала дитя, но это был не обычный плод. Какое бы обличье не могли принимать драконы, рождались они всегда в своем истинном виде - чешуйчатокрытыми ящерами. Точнее, не рождались в привычном смысле этого слова, а высвобождались из временной оболочки. Плод, пока формировался, питался соками и энергией матери, выпивая её досуха. Процесс этот протекал медленно, и всё это время женщина пребывала в состоянии, похожем на глубокий сон. И так как существо, которое появлялось в результате на свет, было той же самой сущностью, требовались годы летаргии, чтобы процесс передачи всей без исключения информации от умершего сознания к родившемуся завершился.

Конечно, теоретически драконы могли вступать в связь с себе подобными. Лорд Эдвард не сомневался, что прежде такое случалось нередко, ведь старейшая раса должна была как-то выживать, пока не пришли последующие народы, на которых можно было беззастенчиво паразитировать. И не зря, наверное, ходили красивые легенды про драконью любовь, чистую, бескорыстную и жертвенную, которая в наше время, в силу редкости, стала синонимом несуществующего. Драконы в общем-то не имеют пола, однако дух их, вероятно, всё же тяготеет несколько больше к одной из двух сторон энергии, чаще воплощая себя в мужской или женской ипостаси и предпочитая говорить о себе в определенном роде. В древних трактатах упоминалось, что дракон, принимающий женскую суть, должен был отказаться от жизни, чтобы дать её потомству. Зная безграничный эгоцентризм ящеров, представить такое было сложно.

Когда всё было кончено, дракон просто стряхивал с себя сухую шелуху материнского тела и открывал свои золотые глаза. Для него от момента смерти до момента нового рождения проходил всего один миг.

Однако он был голоден, очень голоден.

По природе своей драконы считались всеядными. Но чем грубее была пища, тем хуже она могла насытить их. Наилучшим образом для этого подходила высшая энергетическая пища - эмоции. Чем сильнее и искреннее они были, тем большее внимание драконов привлекали, при этом обязательным условием было то, что эмоции должны были быть направлены на них самих. Любовь и ненависть, по сути, одно и то же чувство, взятое по модулю, - вот то, что было для ящеров слаще меда.

На втором месте по питательности шла кровь. Уникальная субстанция, представляющая собой нечто среднее между материей и энергией, она являлась настоящим живительным коктейлем, нектаром, способным быстро утолить даже самый жестокий голод.

Помимо этого драконы могли употреблять в пищу плоть живых существ, а также любые растения, но практически никогда не делали этого. Смысла в таком питании было не больше, чем человеку набивать живот бумагой.

Помимо особенностей жизнедеятельности пристальный интерес лорда Эдварда, да и многих заклинателей до него, вызывала природа драконьей магии. Источником её были не драгоценные минералы, но и не собственная кровь, как у других рас. Общеизвестным фактом была необъяснимая алчность драконов, питавших особое пристрастие к драгоценностям и собиравших их в своих пещерах. Лорд Эдвард не сомневался, что этой страсти имелись объективные причины. Конечно, камни ящеры собирали в силу того, что в мире, который управлялся человеческими магами, те имели огромную ценность, представляя собой могущество и власть. Но с еще большим увлечением драконы собирали и коллекционировали в своих жилищах монеты, слитки, медали, кольца и вообще любые изделия из золота.

Золото было удивительным металлом, издревле привлекающим внимание людей. Золото сделалось мерилом стоимости и красоты, эквивалентом всех благ. Магнетический блеск его манил и сводил с ума многих, его равно любили торговцы и поэты, и целые орды алхимиков десятилетиями пытались получить его из неблагородных металлов. Всё тщетно. Особенность золота заключалась в том, что это было единственное вещество на свете, которое до сих пор не удалось получить искусственным путем ни алхимикам, ни ученым, ни даже магам, хотя все очень старались. Крылся в нем некий секрет, ключ к которому был бесследно утерян.

С годами лорд Эдвард понял, что связь ящеров с металлом невероятно чутка и прочна. Драконы обращались с золотом, как с живым. Они чувствовали его настроение, слышали его голос, чувствовали его аромат, которого, по заверениям ученых мужей, не было и не могло быть ни у одного металла. Это не оставляло сомнений в том, что драконьей магии опиралась на силу золота, однако обнаружить эту таинственную силу или хотя бы выявить какие-то закономерности самому магу не удалось, хотя он потратил не одно десятилетие на эти безрезультатные, хотя и очень любопытные исследования.

Внезапно внимание правителя привлекло нечто, происходящее снаружи. Подойдя к окну и отодвинув в сторону тяжелую портьеру, он смог в полной мере насладиться панорамным видом города. Чудесным видом - если вам нравятся города, укутанные плотными облаками ядовитого желтого дыма.

- Бесчинства святой службы также творятся с твоего ведома и одобрения, Эдвард? - тягучий голос нарушил его одиночество, как ни в чем ни бывало продолжая давешний диалог, как будто тот и не был оборвал еще вчера. - Похоже, ты тешишь себя иллюзиями касательно собственного безграничного могущества.

С растущим раздражением лорд Эдвард обернулся. Мальчик стоял за самой его спиной и улыбался так невинно, так целомудренно, что мороз продирал по коже.

- Тебя не проведешь, Альварх, - язвительно парировал правитель. - Но о чем мы ведем спор? Любое могущество - лишь иллюзия. Как и всё в этом никудышном мире. Предоставленный смертным выбор лишь в том, какую иллюзию предпочесть. И я в полной мере использую его.

- Это славно, - почти пропело существо. Голос его был слишком чист, чтобы быть голосом зрелости, но в то же время слишком глубок, чтобы принадлежать беззаботной юности. Темная гармония этого размеренного голоса захлестнула сознание, завораживая. - Но что же всё-таки насчет политики святой службы?