Ювелир. Тень Серафима - Наталья Корнева

Устройство сторожевых башен было таково, что выйти из города, если бы такое противоестественное желание возникло у кого-нибудь из жителей, можно было беспрепятственно - а вот вернуться обратно тем же путем уже никак. Башни создавали вокруг города энергетический барьер, но он, для более экономного расходования ресурсов, был непроницаем только с одной стороны. По договоренности с лордом правом свободного входа обладали только инквизиторы, причем возможность эту обеспечивало им наличие на теле личной серебряной фибулы. Об этом мало кто знал, но для пущей безопасности фибула должна была быть освящена заранее в особой огненной купели святой службы, оставлявшей на вещице уникальный информационный оттиск, который и служил пропуском. Он сохранялся на металле не более трех суток, что конечно, не исключало полностью возможность незаконного проникновения, но значительно снижало его вероятность.

Миновав линию магической защиты, которая легко угадывалась не только по переменам окружающего пейзажа, но и по внутреннему ощущению, похожему на легкий удар электрическим током, Себастьян вздохнул с облегчением. Видимых причин этому не имелось, однако сильфу было как-то спокойнее вне городских стен. Здесь не было господ и слуг, высокорожденных аристократов и простолюдинов, и жизнь зависела не от чьей-то воли и прихоти, а исключительно от собственных способностей.

Впереди, насколько хватало глаз, простиралась полоса черной земли, траурным кольцом опоясывающей город. Ненависть лорда Эдварда к живой природе, а может, просто осторожность, были столь велики, что долгие годы землю вокруг города выжигали магическим огнем, вытравливая из неё всякую жизнь. Растения сопротивлялись упорно, цепляясь корнями за границы своего мира, заполоняя пепелища всё новыми сочными ростками, но в конце концов отступили.

Так образовалась неформальная пограничная территория, нейтральная земля. Территория ее была сплошь застроена: здесь, на открытой местности хищными спицами устремлялись ввысь вышки ветряных станций, которые, казалось, царапали когтями лопастей небо. Себастьян не имел понятия, сколько их тут точно, но не приходилось сомневаться, что не меньше двух-трех тысяч: унылые ровные ряды тянулись до самого горизонта. Все станции работали безостановочно, по подземной сети кабелей передавая энергию прямиком в прожорливый город. Энергопотребление Ледума было столь велико, что даже потенциала драгоценных минералов не хватало, чтобы полностью удовлетворить его чудовищную потребность, утолить ненасытный, всё растущий голод. От рева этих адских машин, ломавших устоявшиеся розы ветров, напрочь закладывало уши, потому-то их и вынесли за пределы городской черты, что не могло полностью ликвидировать общее шумовое загрязнение Ледума.

Спасаясь от глухоты, зажав уши руками, ювелир с трудом, как во сне, пошел вперед, преодолевая встречное движение воздуха. Конечно же, в этом грохоте невозможно было расслышать ничего, даже звука выстрелов. В этом Себастьян убедился эмпирическим путем, когда первая пуля беззвучно пробила ему бок и вышла с противоположной стороны. На одежде немедленно растеклось огромное красное солнце. Еще пуля одна вскользь задела локоть, а третья - пронеслась совсем рядом с головой, прошив широкое поле шляпы.

Обернувшись, сильф даже не удивился. Ну разумеется, а кого еще он ожидал тут увидеть? Ликвидаторы, черт бы их побрал, были еще далеко, но всё так же уверенно шли по следу. И оружие дальнего действия, как выяснилось, у них всё-таки имелось, так же, как и неплохие навыки стрельбы.

Устало выругавшись, Себастьян в свою очередь достал револьвер. До конца зоны ветряков оставалось не так много, однако это утешало слабо. За ней, как рассвет после долгой ночи, уже забрезжили Пустоши, но в этих предательских землях невозможно скрыться - он будет там, как на ладони. Тем не менее, нужно твердо держаться выбранного курса. Если память не изменяла сильфу, спасительный покров Виросы близко, непростительно близко, чтобы умереть, не добравшись до него каких-то жалких сотен метров.

Развернувшись, ювелир пошел спиной вперед, сосредоточенно отстреливаясь от подступающих врагов. Бушующий ветер сорвал с головы верную шляпу, которую сильф больше не мог придерживать, и рыжее пламя, взметнувшись, заслонило глаза. Ветер резал их, как ножом, сбивая прицел, и по щекам беглеца текли горячие слезы. Ветер был так силен, что нестерпимо было сделать вдох, и каждый шаг давался с трудом. Несмотря на это, один, а затем и другой, и третий ликвидаторы ткнулись лицом в черную землю. Но и сам Себастьян был ранен еще дважды, прежде чем вывалился, наконец, за пределы пограничной территории.

Ступив на мягкую, отчетливо живую землю, сильф ощутил головокружение от нахлынувших на него чувств. Как давно он не был здесь! Как долог был путь. Он уже почти забыл терпкий запах этой земли, ароматный коктейль цветущих диких трав, пьянящих крепче вина.

Весенние Пустоши были прекрасны. Впереди, на необозримо огромных пространствах безбрежным морем разливался верещатник. Здешняя земля не родила ничего, пригодного в пищу, но зато радовала глаз редкого путника обманчиво благостными пейзажами. Единообразные неистребимые заросли вереска нарушали иногда вкрапления кустарников, растущих группками или поодиночке. Вот шевелятся от касаний ветра желтые пуговки низкорослого, тернистого дрока, вот мерцают ярко-розовые звезды эспарцета, обильно усаженного иглами длинных шипов. Тут и там, среди вьющихся ветвей вереска, любопытно выглядывают мелкие цветки бересклета - алые, пурпурные, темно-бордовые. Стелется приземистый багульник, листья которого издают особенно резкий, оглушающий аромат.

Себастьян вздохнул. Вернувшись сюда, он вновь ощущал всё, что с ним происходило в городах, как мимолетный сон. Реальность здесь была словно зримее: достовернее, объемнее, ярче. Однако ювелир не испытывал по этому поводу особых заблуждений или восторгов. Очарование Пустошей было опасно, в особенности опасно своей кажущейся невинностью, ласковой приветливостью. Абсолютно все растения этих коварных земель были ядовиты. Яд был растворен здесь повсюду: в воздухе, в песчаной почве, в листьях, стволах и корнях. Он обладал сильным воздействием на нервную систему, вызывая видения, навязчивые мысли, паралич или глубокий сон, из которого нельзя было выйти самостоятельно. Но самыми страшными плодами Пустошей были меда - отравленные пьяные меда, вкуснее которых не было ничего на свете. Вобравшие силу дурманных растений, они обладали значительными колдовскими свойствами, однако плата за эту силу была непомерно высока.