Ювелир. Тень Серафима - Наталья Корнева

Дракон одобрительно качнул головой.

- Ты продемонстрировал поразительную осведомленность о старшей расе, - заметил Альварх. - В таком случае, ты должен знать, что Страж инициируется смертью. Прежде чем в твои жилы вольется священная кровь драконов, ты обречен умереть. Таков ритуал. Я сам должен убить тебя.

Знал Эдвард или нет, он не успел ответить. В следующий миг дракон принял свой истинный облик, едва помещаясь в огромном зале. Маг снова не сумел отследить момент этого превращения, оно произошло мгновенно и легко. Оборотням, мучительно менявшим ипостаси, было безнадежно далеко до старейшей расы.

Эдвард замер, с восхищением и трепетом глядя на явленного ему совершенного зверя. Несмотря на размеры, покрытое ослепительно-золотыми чешуйками тело дракона было изящным и гибким, двигаясь с грациозной и стремительной мощью. Эдвард даже не успел толком разглядеть его. Маг вообще не успел понять, что произошло, не успел даже испугаться. Что бы это ни было - сверкающие когти или узкие игловидные зубы - обе сонных артерии человека оказались перерезаны с медицинской точностью, и из аккуратных, но глубоких ранок хлынула алая кровь. Эдвард рухнул на колени, инстинктивно пытаясь зажать руками поврежденные сосуды, пронзительно ясно понимая бессмысленность подобных действий. В глазах человека отразился предсмертный ужас, неконтролируемый первобытный страх умирания. Маг задыхался, а обильная кровопотеря продолжалась: струи крови причудливо расползались от горла, как змеи, проникая сквозь судорожно сведенные пальцы. Когда болевой шок отступил, человек разжал руки и с хриплым вскриком упал на пол. Тело сотрясли сильные конвульсии, а глаза закатились. Кровь была повсюду: на руках, на одежде, на полу, длинные белоснежные волосы разметались и потемнели.

Видя скорый исход, Альварх бросился к магу и с наслаждением приник губами к его шее, твердой рукой фиксируя положение тела, не давая тому метаться. Предсмертная кровь самая сладкая. Когда чуткий слух ящера, вновь принявшего человеческий облик, уловил последний удар сердца, слабый удар, Альварх отнял окровавленные губы и взрезал вену у себя на запястье. По пальцам потекла кровь, подобная чистому свету солнца или расплавленному золоту. Едва первые тяжелые капли её упали на лик человека, скатываясь к приоткрытому пересохшему рту, глаза умершего распахнулись и приняли совершенно осознанное выражение. Расширенные кляксы зрачков мгновенно сжались до размера еле заметных точек и пропали вовсе. Кровотечение немедленно прекратилось, раны стремительно закрывались, оставив после себя лишь тонкие розоватые шрамы.

Кровь дракона была сродни огню: густая, горячая, пряная, она опаляла изнутри. Эдвард мучительно застонал, мечтая потерять сознание от боли, но отчего-то этого не происходило. Маг отчетливо осознавал, как меняется его организм, как древняя кровь вливается в жилы, смешиваясь с его собственной кровью, подавляя, преобразуя её. Это было невыносимо: войдя в вены, ток солнечной крови сотрясал всё его существо. Алая человеческая кровь трансформировалась, трансмутировала, переплавлялась в сияющую царственную влагу, наполнявшую жилы вечноживущих светоносных существ.

Только в эти мгновения заклинатель осознал до конца, на что решился. Человек чувствовал дракона каждой клеточкой тела, он сделался будто бы его частью. Он стал зависим! И более того - в любой миг ящер мог потребовать большего, и тогда разум человека сольется с сознанием дракона и перестанет существовать. Казалось, смертная плоть не в состоянии выдержать такого притока энергии, притока чуждой, недоброй силы. Но Эдвард, упрямо стиснув зубы, только твердил себе, что сотни людей за историю мира становились стражами, а значит - это возможно... возможно. Возможно! Альварх внимательно наблюдал за корчившимся у его ног смертным, не издавшим более ни единого крика боли, и в холодных глазах его мерцало удивление.

Глава 22

- Так значит, вы работаете на господина Лукреция Севира? - Винсент провел посреди листа длинную ровную черту, словно подводя неутешительный итог.

За последние три с половиной часа, пока длилось дознание, канцлер уже успел задать множество самых различных, крайне неудобных для собеседника вопросов: наводящих и косвенных, зондирующих и уточняющих, зеркальных и контрольных, и даже риторических, умело направляя беседу в нужное русло. Он обращал внимание не только на непосредственные ответы, но и на тон, мимику, длительность и характер пауз, микродвижения глаз и другие признаки, позволяющие проникнуть во внутренний мир допрашиваемого. Теперь же пришел черед вопросов заключительных, которыми глава особой службы неизменно завершал свои допросы, каждый из которых был исключительным, неповторимым произведением следовательского искусства, достойным найти своё место в учебниках.

- Да, господин канцлер, - тяжело выдохнул Стефан, полностью подтверждая обвинение. - Лично на него.

Глядя на измученный вид ювелира, можно было подумать, что его долго и жестоко пытали. Лицо и шею покрывала ледяная испарина, шумное дыхание с трудом вырывалось из груди, в воспаленных от слез глазах застыли отчаяние и печать безысходности непередаваемый. Прикованный к стулу, мужчина был совершенно обездвижен и не мог даже утереть заливающий лоб пот. Тем не менее, это было ложное впечатление: к задержанному и доставленному в Рицианум подозреваемому не притронулись даже пальцем. Однако само это место производило необыкновенно удручающее впечатление. Наземные этажи здания, повергающего в трепет весь Ледум, предназначались для личных кабинетов сотрудников, архивов и служебных помещений, сразу под землей располагались комнаты для допросов, ниже - помещения для пыток, которыми чрезмерно увлекались некоторые молодые следователи, а в самых недрах земли - глухие казематы для содержания задержанных.

В совершенном молчании ювелира переодели в казенную серую одежду с номером, надели кандалы и препроводили к одной из камер, по крутым, уводящим глубоко вниз винтовым лестницам и мрачным коридорам, вдоль рядов идентичных безликих дверей. Все встречающиеся на пути стражники как по команде отворачивались от вновь прибывшего. Стефан понимал, в чем дело, и это повергало в тихий беспомощный ужас. Всякий, кто переступал порог Рицианума, переставал существовать. С ним не разговаривали, на него не смотрели, он становился пустым местом. Одиночество и лишение всякого человеческого контакта было самым страшным наказанием, именно оно оказывало на заключенных сильнейшее воздействие, быстро разрушая волю и психику.