Тайна гибели Лермонтова. Все версии - Вадим Хачиков

Вот тут уж речь идет, конечно, о Наркизе, поскольку доставка гостинца от бабушки, то есть выполнение поручения, было для него делом привычным. В Петербурге он занимался этим постоянно. Таким способом он проложил себе дорогу в высшие круги столичного общества и даже оказался близок ко двору, получив придворный чин камер-юнкера.

Фигуры братьев Тарасенко-Отрешковых неожиданно обнаруживаются и в самой гуще событий, последовавших за гибелью Лермонтова. Известно, какие напряженные переговоры вели друзья поэта с пятигорскими священниками относительно отпевания погибшего. Оказалось, что не были в стороне от них и Наркиз с Любимом. В уже упоминавшейся работе Э. Герштейн говорится: «Это выясняется из „рассказа очевидца“ „Похороны Лермонтова“. Автор сообщения кн. Н. Н. Голицын сопроводил его таким примечанием: „Этот рассказ (немного несвязный) записан много со слов очевидца и участника печального обряда Л. И. Т-о-О-ва 18 июня 1860 года “…Любим, в частности, сообщает: „Двое из нас отправились к священнику, и в разговоре с ним один из нас, указывая на своего приятеля, сказал: «Вот он может даже вам дать расписку, что вам за это ничего не будет: он камер-юнкер двора е. и. в.»“. Никто из известных нам участников этих хлопот не был камер-юнкером, кроме Наркиза Ивановича Тарасенко-Отрешкова. Очевидно, он был у священника с кем-то из друзей Лермонтова и вызвался дать гарантию от имени властей. Это очень похоже на знакомую нам по „Княгине Лиговской“ повадку Горшенкова».

В рассказе Любима можно найти интересные подробности о том, что происходило в Пятигорске вечером 15 июля:

«О дуэли Лермонтова знали весьма немногие. Лев Сергеевич Пушкин, его приятель, был тоже из числа не знавших о ней. Возвращаясь из Шотландки (немецкая колония близ Пятигорска), я встретил Пушкина на дрожках, который сказал мне, что из Железноводска в Пятигорск приехал к ним Лермонтов, который ездил туда на несколько дней брать ванны.

Перед вечером мы заехали к Монго-Столыпину, где было пять-шесть человек знакомых; оттуда верхом с братом отправились мы к источнику. В сумерки приходят сказать нам, что почти умирает Александр Бенкендорф (тогда еще юнкер, позднее женатый на Бернардаки). Встревоженные, подумали мы, не пристрелил ли его какой-нибудь черкес, так как он любил один на коне разъезжать по аулам. Но оказалось, что с ним только сделался обморок от излишней усталости в знойный день, потому что он ездил в горы… Пока мы были у него, прискакивает Дорохов и с видом отчаяния объявляет: „Вы знаете, господа, Лермонтов убит!“

Мы тотчас отправились на квартиру Лермонтова… Немногие бывшие там сидели молча, и, когда брат мой спросил: „Жив ли и где Лермонтов?“ – ему кто-то ответил: „Лежит убитый у себя в комнате“».

Все эти сведения особенно ценны для нас, во-первых, потому, что опубликованы гораздо раньше многих других – менее чем через тридцать лет после происходившего, а не через сорок – пятьдесят, как воспоминания Раевского, Арнольди и других. Во-вторых, Любим никак не был связан с описываемыми событиями, а значит, не имел намерения что-либо скрыть или исказить. Стало быть, сведения его максимально достоверны. Таким образом, мы получаем от, казалось бы, стороннего человека чрезвычайно ценные сведения о происходившем 15 июля в Пятигорске. И «неприметные» братья Тарасенко-Отрешковы оказываются, в некоторой степени, участниками околодуэльных событий, а главное – очень ценными их свидетелями.

Поступая в Школу гвардейских подпрапорщиков и кавалерийских юнкеров, Михаил Юрьевич заранее выбрал полк, в котором хотел служить. Полк этот был самый блестящий даже среди гвардейских частей. Причем блестящий как в переносном, так и в самом прямом смысле, ибо это был лейб-гвардии Гусарский полк. Форменное обмундирование российских гусар вообще отличалось необыкновенной эффектностью – расшитый шнурами доломан, отороченный мехом ментик – куртка, носимая на одном плече, масса блестящих украшений и галунов. А у лейб-гусар форма была к тому же ярко-красного цвета, с золотым шитьем, с отделкой из белой кожи и бобрового меха.

Выпущенный в полк корнетом 22 ноября 1834 года, Лермонтов быстро влился в офицерскую семью, в которой оказался его однокашник по юнкерской школе Александр Тиран. До последнего времени биографических данных о нем не имелось, кроме дат его жизни. Но вот россиянка Инна Рау, живущая в Германии, исследуя свою родословную и обнаружив факт своего дальнего родства с Лермонтовым, нашла и родственные связи между семействами Лермонтовых и Тиранов. Объединив добытые ею сведения с тем немногим, что было известно об однополчанине Лермонтова, попробуем обрисовать его.

Родился Александр Франциевич Тиран в 1815 году. Его отцом был французский аристократ из Страсбурга Франциск Людовик (1777–1847), явно бежавший в Россию от Французской революции. В 1799 году он был назначен адъютантом петербургского военного губернатора графа П. А. Палена и вместе с ним стал одним из участников его заговора против царя Павла I. Мать Александра, Елизавета Филипповна Демут (1781–1837), была единственной дочерью и наследницей немецкого купца Филиппа-Якоба, хозяина знаменитого трактира и гостиницы «Демут» на набережной Мойки. Госпожу Демут-Тиран хорошо знали в великосветских кругах столицы. А одна из ее родственниц стала женой Пармена Матвеевича Лермонтова, сделав, таким образом, Михаила Лермонтова и Александра Тирана родственниками.

«…Он, есть основания думать, знал Михаила Юрьевича с детства, – пишет Инна Рау, стремясь сделать эту связь более прочной, – и отношения между ними не один десяток лет были близкими и по-родственному дружными, хотя без ссор не обходилось… В юнкерской школе, зная творческую гениальность Лермонтова и его осиротевшую, всегда мечущуюся душу, Александр Тиран насмешки его воспринимал не как таковые, а как плохое настроение друга. Умный Лермонтов быстро отходил, и добрые отношения между ними продолжались всю жизнь, как на Кавказе, так и в столице…

И Лермонтов, и Тиран родились в России, оба происходили из западноевропейских родов, отменно владели верховой ездой, вели светскую жизнь: вращались в парадных гостиных столицы, с юношеским восторгом влюбляясь, заводили романы, вместе пировали. Лермонтов и Тиран встречались в доме Карамзиных в Петербурге».

Некоторые основания для подобных утверждений есть. Так, в письмах С. Н. Карамзиной среди гостей их дома несколько раз упоминаются фамилии Лермонтова и Тирана, и нередко они стоят рядом. Но есть и серьезные сомнения в их дружеской близости. Еще в 1936 году журнал «Звезда» опубликовал статью известного лермонтоведа В. А. Мануйлова «Записки неизвестного гусара о Лермонтове». По косвенным данным Мануйлов установил, что автором записок, сохранившихся без подписи, является Тиран. Ныне рукопись находится в Пушкинском Доме, в фонде известного юриста и общественного деятеля Д. В. Стасова, где имеется также записка, сделанная, видимо, по рассказам А. Ф. Тирана, с которым Стасов был знаком: «Лермонтов был ужасно самолюбив и до крайности бесился, когда его не приглашали на придворные балы, а приглашали Тирана (тогдашнего его товарища по полку), и уж за это Тирану доставалось: он на него сочинял, разыгрывал, рисовал карикатуры и раз даже написал целую поэму, в которой сначала описывал его рождение, жизнь, похождения и, наконец, смерть. В конце нарисовал надгробный памятник и к нему эпитафию: „Родился шут //… Тиран // – А умер пьян (не помню средних слов)“».