Екатеринбург - Владивосток (1917-1922) - Владимир Аничков

Но очень скоро все планы развеялись как дым. Японская политика приняла диаметрально противоположное направление. Японцы решили покинуть Сибирь, и образование буфера скрытно, но не без участия японцев приняла на себя советская Россия, прикрываясь флагом демократизма.

Никакого переворота в этих городах не произошло, а наш знакомый старик генерал, сочувствовавший Белому движению, вынужден был уйти в отставку и уехал, не простившись с нами. На его место был назначен молодой генерал. Он занял ту же квартиру и нанёс нам визит, отрекомендовавшись самым молодым генералом во всей Японии. Последовало и приглашение на чашку чая, после чего и нам пришлось ответить ужином с большим количеством холодного крюшона. Во время ужина, после тоста, сказанного мною «за здоровье самого молодого генерала японской армии», гость попросил разрешения взамен ответного тоста спеть песню. Переводчик пересказывал её содержание.

И генерал поведал историю, в которой говорилось, что когда-то в принадлежавшем Японии Никольске-Уссурийском пели песни веселые гейши. Теперь же он поёт песню нам о том, что есть на свете самая многоводная река с прозрачной холодной водой, в которой воды так же много, как здесь на столе прекрасного вина. Вода реки столь же холодна, как и хозяйское вино. И он уверен: настанет время, когда мы вновь встретимся в прекрасном городе за Байкалом, что стоит на той реке, и будем с таким же удовольствием пить её холодную воду.

Недурно сказано. Значит, японцы, несмотря на слухи об уходе, всё же мечтают занять Сибирь до Иркутска.

Мне оставалось только чокнуться с генералом и сказать, что я буду рад, находясь в Иркутске, оказать дружеский приём почтенному гостю, но мои годы не позволят дожить до этого времени.

Незадолго до оставления Владивостока генерал пришёл к нам с прощальным визитом и поднёс свой фотографический портрет с дарственной надписью.

ПОНЕДЕЛЬНИКИ

Большое помещение нашей конторы дало идею устроить у себя нечто вроде клуба. Пригласив беженцев Симбирска и Екатеринбурга, мы предложили им собираться у нас каждый понедельник, а дежурная дама устраивала бы чай и закуски, разложив расход на всех участвующих в журфиксе.

Эта простая мысль всем понравилась. У большинства жилищные условия были неважные. Надоело сидеть в отдельных комнатах, где было трудно принимать гостей, да и средства не позволяли этого делать. А тут в большой, тёплой и ярко освещённой комнате имелось и пианино. На понедельниках бывали: супруги Шипановы; бывший нотариус из Екатеринбурга Николай Флегонтович Магницкий; бывший юрисконсульт нашего банка, екатеринбургский мукомол и гласный думы, впоследствии отравившийся цианистым калием в Харбине, милейший Павел Степанович Первушин; Георгий Андрианович Олесов, управляющий Сибирским банком, со своей супругой Елизаветой Алексеевной и товарищем управляющего Першке; Валентин Фёдорович Щепин, бывший управляющий Азовско-Донским банком, с супругой; инженер Всеволод Сергеевич Горяинов с молоденькой супругой Александрой Александровной, часто бравшей на себя дежурство; Алексей Кузьмич Ценин. Однажды зашёл и Лев Афанасьевич Кроль. Всегда присутствовал Василий Георгиевич Болдырев, очень редко бывали Рудневы, почему-то от нас отдалившиеся. Раз пришли инженеры Бострем и Бехли, приехавшие из Харбина. Из молодёжи бывали моя дочурка Наташа с мужем, Лиза Олесова, Митя Критский, адъютант контр-адмирала Старка, моряки Буцков, барон Мегден и наши служащие. Обычно бывало весело. Молодёжь танцевала, взрослые садились за преферанс. Я иногда читал свои записки, а больше вёл бесконечные разговоры на политические темы и вступал в споры о том, уйдут или не уйдут японцы.

Дежурные дамы старались перещеголять друг друга искусством вести хозяйство, ради чего потихоньку приплачивали свои собственные деньги.

Засиживались обычно за полночь.

Так, на товарищеских началах, встретили мы и Рождество, и Новый год. На эти два вечера расходы превысили иену на человека, что дало возможность и устроить ужин, и выпить крюшон.

ДЕЛА КОНТОРЫ

Дела моей конторы шли в гору. Я начинал завоёвывать общественное доверие и по времени большого кредита, ибо паевой капитал совокупно со вкладным подходил к пятидесяти тысячам иен. Этого было более чем достаточно, даже иногда чувствовался переизбыток средств. Это обстоятельство заставляло меня не только отказываться от новых вкладов, но и при случае избавляться от лишних денег. Однажды явилась ко мне вкладчица из Никольска-Уссурийского и, польстившись на большой процент в двадцать четыре годовых, внесла две тысячи иен сроком на один год. Но не прошло и месяца, как дама явилась в контору и, трепещущая от волнения, начала умолять меня вернуть деньги.

— Сударыня, кто вас так напугал, зачем вы волнуетесь? Берите ваши деньги хоть сейчас, но вот проценты за это время я вам не заплачу.

Получив деньги, барыня имела растерянный и, пожалуй, недовольный вид. А через две недели вновь пришла с просьбой принять от неё вклад, в чем я ей уже отказал. Такие отказы были лучшей рекламой для моего дела и увеличивали число желающих поместить свои капиталы в нашу контору.

Первого января 1922 года по случаю Нового года моя контора была закрыта. Я со служащими с утра приступил к заключению годового отчёта. К двенадцати часам дня отчёт был завершён и выведена прибыль, выразившаяся в восьмидесяти процентах на паевой капитал. Я ликовал и отправился покупать закуски и вино, устроив обильный завтрак. Капитал всех вкладчиков почти удвоился. Было чему порадоваться…

ПОХОД НА ХАБАРОВСК

Приблизительно в ноябре 1922 года на севере Приморья появились белые повстанческие отряды. Конечно, эти отряды и формировались, и содержались на средства меркуловского правительства, каковые тратились без всяких ассигнований Народного Собрания. Но в результате деятельности повстанцев Хабаровск оказался освобождённым от большевиков и красных войск. Я радовался успехам Меркуловых, предполагая, что в движении участвуют и отряды Бочкарёва. К сожалению, как я узнал впоследствии, мои предположения не сбылись. Экспедиция Бирича никаких реальных результатов в смысле помощи Меркуловым в борьбе с красными не принесла. Но движение белых партизанских отрядов постепенно развёртывалось в серьёзную военную операцию, которая вначале была благоприятна для Приамурского правительства. Однако наши парламентарии узрели в этом нарушение конституции и вынесли порицание правительству, упрекая его в растрате народных средств, совершенно упустив из виду, что при решении японцев покинуть Приморье необходимо было начать в оборонительных целях наступательные действия. При этом пришлось вести таковые не в виде открытой войны, а прикрываясь как бы вспышками местных восстаний населения.