Общественное движение в России в 60 – 70-е годы XIX века - Шнеер Менделевич Левин

принимал активный революционер из интеллигенции Григорий Попко, в то время принадлежавший к лавристам[1146]. Об отрицательном отношении Заславского к бунтарству свидетельствуют и некоторые формулировки устава «Южнороссийского союза рабочих», и данные, приводимые современниками[1147]. Заславский был типичным «подготовителем», очень осторожно относился даже к агитационным методам и по крайней мере в этом смысле (как и в требовании серьезной научной подготовки, предъявляемом к революционной интеллигенции) сближался с лавристами[1148].

Заславский одно время находился в более или менее тесных отношениях с некоторыми из деятелей так называемой «Всероссийской социально-революционной организации» (кружок «москвичей»). Эта организация в 1875 г. пыталась создать в Одессе одну из своих «общин» и развернуть свою деятельность в среде рабочих. Летом 1875 г. в Одессе из представителей интеллигентской части этой группы находились Ольга Любатович, Георгий Зданович, Надежда Субботина и др.[1149] Один из рабочих – участников кружка «москвичей» Окладский впоследствии рассказывал в своей автобиографии: «Члены московского кружка… увидели, что им нечего делать в Одессе, потому что Заславский не хотел их знакомить со своими кружками из опасения провала по их неосторожности и непрактичности, а сами они не могли вести пропаганду без помощи рабочих, почему и решили разъехаться…»[1150] Известно, что Заславский в самом деле мало доверял конспиративности и опыту молодых интеллигентов-народников, их умению подходить к народу; но к этому вряд ли не присоединялись и принципиальные разногласия («москвичи», в той или иной степени тяготели к бакунизму).

Однако у некоторых работников «Южнороссийскою союза рабочих» отношение Заславского к окружающей революционной интеллигенции вызывало осуждение; эти элементы (рабочие Рыбицкий, Кравченко, интеллигент Терентьев и др.), защищавшие широкое привлечение в «Союз» народнической революционной интеллигенции, были также неудовлетворены казавшейся им слишком осторожной тактикой Заславского, они требовали усиления боевого характера организации. В результате острых споров, во время которых Заславскому удалось найти поддержку у большинства членов «Союза», от «Южнороссийского союза рабочих» откололось несколько десятков человек. В своих воспоминаниях участник «Союза» Владыченко приписывает уход части членов (по его словам, человек пятидесяти) «из-под гегемонии» Заславского также и прямому воздействию прибывших в Одессу «бунтарей» (не указывается, каких). «…Моральное единство, дух живого братства, которые с таким ревнивым вниманием и самоотвержением насаждал и лелеял Заславский, – вот что было потрясено»[1151] – пишет Владыченко.

Вскоре после этих событий произошел разгром «Союза», раскрытого властями в декабре 1875 г.

И период подготовки к образованию «Союза», и восемь месяцев его более или менее организованной деятельности имеют большое историческое значение. Если «Южнороссийский союз рабочих» еще и не мог выработать теоретически выдержанной платформы, не сумел осмыслить роль российского пролетариата в общенародном революционном движении, если его практика не лишена была серьезных недостатков, то все же в его появлении отразилось начинавшееся тяготение рабочих к созданию самостоятельной классовой революционной организации, проявились некоторые признаки отхода (хотя бы не осознанного) от догмы народничества, сказался тот знаменательный факт, что в рабочей среде уже, безусловно, складывается благоприятная почва для возникновения и упрочения революционного движения. Последнее понимали и царские власти. Руководивший дознанием о «Южнороссийском союзе рабочих» одесский жандармский полковник Кноп в конце декабря 1875 г. в донесении III отделению подчеркивал «совершенно новый и весьма серьезный» характер дела; если прежние дознания возбуждались главным образом против «людей интеллигентных», то вновь обнаруженное общество, «состоящее преимущественно из мастеровых», показывает, что «пропаганда проникла в народ»[1152]. Когда в мае 1877 г. дело в отношении 15 главных привлеченных (Заславский, Сквери, Рыбицкий, Кравченко, Лущенко и др.) слушалось в Петербурге в особом присутствии сената, то правительство старалось замолчать процесс и не опубликовало о нем даже самого краткого отчета[1153].

Потерпев в конце 1875 г. тяжелую неудачу, дело о рабочей пропаганде в Одессе уже не могло тем не менее заглохнуть. После массовых декабрьских арестов были предприняты при участии отдельных уцелевших членов «Южнороссийского союза» попытки возродить последний. В дальнейшем революционная борьба передовых представителей одесского пролетариата не прекращалась. Из отдельных, более ярких фактов движения можно упомянуть об известном адресе французским рабочим от одесских рабочих в седьмую годовщину Парижской коммуны, затем (в том же 1878 г.) об активном участии многих рабочих Одессы в серьезной уличной демонстрации, направленной против вынесенного военным судом смертного приговора революционеру И.М. Ковальскому[1154].

В историю не только общереволюционного, но и рабочего движения 70-х годов, несомненно, входит выдающийся по своему значению политический процесс, слушавшийся незадолго до дела «Южнороссийского союза рабочих», – процесс 50 революционеров (февраль – март 1877 г.). В центре внимания суда стояли не только обвинения в пропаганде среди рабочих Москвы, Иваново-Вознесенска и других городов, но также и активное участие самих передовых рабочих в этой пропаганде, в распространении нелегальной литературы. Около одной четвертой подсудимых принадлежало к рабочим. Некоторые обвиняемые рабочие вместе с судившимися представителями революционной интеллигенции стремились превратить судебный процесс в орудие борьбы с враждебными народу силами. Важную роль в придании процессу такого характера сыграла знаменитая речь рабочего-революционера Петра Алексеева.

Говоря от лица «миллионов людей рабочего населения», Петр Алексеев дал уничтожающую оценку реформе 19 февраля 1861 г. Он на ярких примерах обличал жесточайшую эксплуатацию рабочих, вполне объясняющую и оправдывающую ненависть их к капиталистам. Алексеев говорил, что «рабочий народ» не мирится с угнетением и смотрит на правительственную власть, «временно захваченную силою», как на зло. Алексеев подчеркивал, что русскому рабочему народу (он имел в виду, конечно, крестьян и рабочих) «остается только надеяться самим на себя» и помощи ожидать не от кого, кроме революционной молодежи, которая не остается равнодушной к страданиям «изнуренного, стонущего под ярмом деспотизма, угнетенного крестьянина». Свою мужественную речь Петр Алексеев закончил заявлением (В.И. Ленин назвал ее великим пророчеством русского рабочего-революционера[1155]), что «подымется мускулистая рука миллионов рабочего люда, и ярмо деспотизма, огражденное солдатскими штыками, разлетится в прах!». Речь Алексеева[1156], произведшая уже на самом суде громадное впечатление (известный оратор адвокат В.Д. Спасович тут же заявил: «Это настоящий народный трибун»), быстро приобрела широчайшую популярность[1157] и оказывала неизменно большое агитационное, революционизирующее воздействие и на демократическую интеллигенцию и на рабочих.

Суд над Алексеевым и его товарищами, над «Южнороссийским союзом рабочих» показал даже тем общественным кругам, которые не стояли близко к активной революционной среде, что наиболее передовые элементы русских рабочих уже начали сплачиваться для освободительной борьбы[1158]. Доказательства в пользу этого русская жизнь с 70-х годов