Наперекор судьбе - Пенни Винченци

– Я бы хотел, чтобы… Я подумал, если мы… – Всегда такой красноречивый, он сейчас осекся и замолчал.

– О чем ты подумал, Кит? – спросила Катриона, улыбаясь и с нежностью глядя на него.

– Ты знаешь, о чем я подумал. Наверняка знаешь, правда?

– Да. Знаю.

– И что ты ответишь?

– Я отвечу «да». Да, да, да!

– Значит, мы… помолвлены?

– Да. Конечно, неофициально.

– Естественно. Я ведь даже не преподнес тебе кольцо.

– Это не имеет значения. Я и так знаю, что люблю тебя, Кит.

– И я люблю тебя, Катриона.

На этом они расстались, пообещав всегда оставаться верными друг другу. Вместо колец они обменялись фотографиями и любовными письмами. Текст писем был одинаковым и скреплялся их подписями. Свое письмо Кит спрятал во внутренний карман мундира и пообещал, что всегда будет носить у сердца. Катриона, чьи глаза потемнели от слез, пообещала, что, пока жива, никогда не полюбит другого.

А наутро Кит уже летел в транспортном самолете к новому месту службы и больше думал о новой жизни, чем о прежней, какой бы прекрасной та ни была. На календаре было первое апреля. «Странная» война неумолимо превращалась в настоящую.

Первый налет немецкая авиация совершила не на Лондон и даже не на Дувр, а на военно-морскую базу на Оркнейских островах. Англичанам на небольшом примере показали, что́ их ждет в ближайшем будущем. Затем Германия вторглась в Данию и Норвегию. Налет выявил полную неготовность английской службы ПВО к отражению ударов с воздуха. Англию захлестнула волна возмущения и недовольства правительством. Чемберлен почти мгновенно лишился большинства в палате общин, а через несколько дней ее возглавил Черчилль, ставший премьер-министром. Тогда Англия впервые услышала его необычайно сильный и властный голос, который потом они регулярно слышали на протяжении всех пяти военных лет. Жестокий в своей честности, грубый в своей искренности, но способный вдохновлять, хотя Черчилль не обещал им скорой и легкой победы. Наоборот, премьер-министр говорил, что дорога к победе может оказаться долгой и неимоверно трудной, где англичан ждут «кровь, пот, слезы и работа на износ… Так не будем же мешкать и вступим на эту дорогу, объединив наши усилия».

Селия сидела у приемника, слушала речь премьера и все сильнее холодела от ужаса. Она думала о Джайлзе, по-прежнему находящемся во Франции. О Бое, который должен был вот-вот покинуть Лондон. О Джее, с нетерпением ожидавшем отправки к местам возможных боевых действий. И конечно же, прежде всего она думала о Ките. Всех их затягивало в ужасный, страшный вихрь войны. По щекам Селии текли слезы, но слова Черчилля, как ни странно, несли ей непонятное успокоение.

Глава 27

– Дорогая, я думаю, что теперь тебе действительно лучше вернуться в Англию. И нашим малышам тоже. Я все сильнее боюсь за вас.

Люк смотрел на нее с нежностью и искренней заботой. У Адели комок подкатил к горлу.

– Люк… нет. Я… не могу. Только не сейчас. Здесь мой дом. Здесь дом наших детей.

– Но этот дом становится опасным. И именно сейчас, когда Гитлер захватывает страну за страной. С моей стороны было бы жестоко настаивать, чтобы ты и дети оставались здесь. Жестоко и эгоистично.

– Неужели ты думаешь, что он вторгнется во Францию и дойдет до Парижа?

– Боже сохрани. Нет, конечно. Но я хочу, чтобы ты и малютки находились в безопасности. И времени для отъезда остается все меньше.

Адель вздохнула. Она не имела права бросать Люка. Было бы крайне жестоко забрать детей и уехать от него. Он ведь ее муж, а она его жена, и не имеет значения, что это не подтверждено официальными бумагами или церковным обрядом. Здесь ее дом, здесь у нее семья. Нужно помнить об этом и быть смелой.

– Нет, Люк. Я никуда не поеду. Прости. Тебе не удастся так легко от меня избавиться.

Разговор происходил 9 мая 1940 года.

– Мама? Ты слушала новости? Прости за глупый вопрос. Наверняка слушала. Гитлер захватил Голландию. И Бельгию с Люксембургом тоже. Боже мой, это настоящая война. Бой был прав.

– Когда он уезжает?

– Сам не знает. Их могут отправить в любой момент. Как жаль, что Делл не с нами.

– Мне тоже жаль.

– Ты не думаешь, что нам пора увозить детей в Эшингем? Я про девочек.

– Да, согласна. Здесь с каждым днем все опаснее.

– А сейчас… ты что собираешься делать?

– Сейчас? – Тон матери явно намекал на всю глупость вопроса. – Я отправляюсь в издательство. На работу.

Поднимаясь по лестнице в свой любимый кабинет, Селия думала о том, как работа помогла ей пережить прошлую войну. Поможет и сейчас. За этими стенами она сумеет укрыться от реальности, спрятаться от страхов, убедить себя, что книги, каталоги, книжные магазины, купоны – это самое главное. Так оно и есть: войны кончаются, а жизнь продолжается. Нельзя поддаваться настроениям большинства, у которых война заслонила все. Нет, война не может и не должна все заслонять. Даже когда твой младший сын вот-вот поднимется в воздух и вступит в бой, а его самолет защищен от врага и вражеского огня не больше, чем мотоцикл. И все равно война не должна…

Зазвонил телефон.

– Селия?

– Да. Здравствуй, Себастьян.

– Должно быть, ты очень тревожишься. Я лишь хотел сказать, что я рядом. Думаю о тебе. И о Ките. И держу твою руку. Мысленно.

– Мог бы прийти и сделать это не мысленно.

На календаре было 10 мая.

– Дорогая, вы до сих пор в Париже?

Это был Седрик. Все такой же элегантный. Он сидел на скамейке вблизи фонтанов на площади Сен-Сюльпис, одетый в белый фланелевый костюм и белую рубашку. Его светлые кудри стали еще длиннее. Рядом с Седриком сидел не менее элегантный молодой блондин.

– Да, Седрик, я до сих пор здесь, – ответила Адель. Она нажала тормоз коляски и бросилась фотографу в объятия. – Как я рада вас видеть.

– И я вас тоже. Вы ничуть не утратили своей красоты. Познакомьтесь, это Филипп. Филипп Лелон. Жаль, мы вас не встретили сегодня раньше. Вы бы нам наверняка помогли. Мы работаем для «Стайла». Для съемки нам понадобилось шесть детских колясок и шесть карликовых пуделей, которых мы должны были туда посадить. Задача непростая, но вы бы мигом ее решили.

«Не мигом», – подумала Адель, и ее захлестнула волна тоски по прежней жизни. Но коляски она, пожалуй, смогла бы найти. И пуделей тоже.

– Интересный сюжет. Наверное, вы повеселились.

– Нет. Собачки нам немало крови попортили. Но что уж там говорить? Это моя завершающая работа для «Стайла». Да и вообще для всех парижских журналов. Бегу отсюда, как перепуганный кролик. Я и Филиппа долго убеждал поехать со мной, но он заявил, что я говорю полнейшую чушь и что все опасности сильно преувеличены.

– Пожалуй, я согласна с Филиппом, – сказала Адель. – Я никуда не собираюсь уезжать. Немцам не дойти до Парижа.

– Жаль, у меня нет вашей уверенности. Но я не любитель рисковать.

– Неужели английская редакция «Стайла» до сих пор поддерживала контакты с Парижем? – удивилась Адель. – Я уже давно не слежу за журналами.

– Да, пока это было возможно. Филипп – их самый ценный фотограф. К тому же он прекрасно знает все новости и сплетни. Кстати, дорогая, почему бы вам не предложить им свои услуги? Они были бы только рады.

– Вряд ли я им подойду. Все, что долетает до моих ушей, я слышу лишь на детской площадке в Люксембургском саду, – сказала Адель. – Ничего сенсационного. Седрик, я так рада вас видеть. А вы всерьез считаете наше положение небезопасным?

– Разумеется, дорогая, – ответил он. Тон фотографа был серьезным, почти раздраженным. – Вы бы тоже считали, если бы разбудили свой здравый смысл.

– Возможно, он у меня исчез… Нони, ангел мой, не подходи так близко к дороге.

– Какое восхитительное создание, – вдруг сказал Филипп Лелон. – Вы не против, если я сделаю пару фотографий вашей дочки?

– Ничуть. Вы хотите прямо здесь? Нони, дорогая, ты ведь не будешь возражать? Этот джентльмен хочет тебя сфотографировать.

– Нет, – ответила Нони, улыбаясь взрослым своей неторопливой, серьезной улыбкой.

– Bon. Давайте поставим ее на фоне фонтанов. Улыбайся, крошка. Головку чуть поверни… Нет, в эту сторону… Так, готово… И еще разок.

Довольный фотограф спрятал аппарат в футляр.

– Я пришлю вам снимки, – пообещал он. – Седрик даст мне ваш адрес.

– Конечно. Но я живу совсем рядом. – Адель махнула в сторону улицы. – Видите большую черную дверь слева? Вы все-таки возьмите у Седрика адрес. Большое вам спасибо за съемку. А теперь мне нужно идти. Седрик, передайте всем огромный привет от меня. Надеюсь, вас не затруднит позвонить Венеции и сказать, что со мной все в порядке. Пусть не волнуется. И пожалуйста, не добавляйте к этому ваших собственных мнений. Мои родные и так волнуются. Поднимают шум на пустом месте.

– Я нахожу их волнения вполне оправданными. Но обещаю вам ничего от себя не прибавлять. Дорогая, у вас не найдется времени пропустить с нами по бокальчику аперитива?