Гарри Поттер и Реликвии Смерти - Джоан Роулинг

— Правда ходят? — спросил Гарри.

Гермиона раздраженно посмотрела на него; выражение ее лица было столь хорошо им знакомо, что Гарри и Рон ухмыльнулись друг другу.

— Гробовая палочка[80], Роковая палочка, они постоянно всплывают в истории под разными именами, как правило, ими владеют всякие Темные волшебники и жутко этим хвастаются. Профессор Биннс упоминал некоторые из них, но — ох, все это бред. Волшебные палочки сильны настолько, насколько сильны волшебники, которые их используют. Просто некоторые волшебники любят хвастаться, что их палочки больше и круче, чем у других людей.

— Но откуда ты знаешь, — не отставал Гарри, — что эти волшебные палочки — Гробовая палочка и Роковая — это не одна и та же волшебная палочка, время от времени всплывающая на поверхность под разными названиями?

— Что, и все они на самом деле Старшая палочка, созданная Смертью? — сказал Рон.

Гарри рассмеялся: странная идея, пришедшая ему в голову, была, в конце концов, просто нелепой. Его волшебная палочка, напомнил он себе, была из остролиста, не из граба, и сделана она была Олливандером, что бы там она ни сотворила в ту ночь, когда Волдеморт гнался за ним по небу. И если бы она была непобедимой, как бы она могла сломаться?

— Кстати, а почему ты выбрал бы камень? — поинтересовался Рон.

— Ну, если бы можно было возвращать людей из мертвых, мы могли бы сохранить Сириуса… Психоглазого… Дамблдора… моих родителей…

Ни Рон, ни Гермиона не улыбнулись.

— Но, согласно барду Бидлу, они бы не захотели вернуться, так ведь? — продолжил Гарри, размышляя о сказке, которую они только что услышали. — Не думаю, что существует куча других историй о камне, способном воскрешать мертвых, правда? — спросил он у Гермионы.

— Именно, — печально ответила она. — Вряд ли кто–нибудь, кроме мистера Лавгуда, способен убедить себя, что такое возможно. Бидл, вероятно, взял идею Философского камня; ну ты понял — вместо камня, делающего человека бессмертным, камень, возвращающий человеку жизнь.

Запах из кухни усиливался; чем–то он напоминал горящие подштанники. Гарри подивился, сможет ли он съесть хоть немного того, что готовил Ксенофилиус, чтобы не ранить его чувства.

— Хотя, что насчет плаща? — медленно проговорил Рон. — Ты не думаешь, что он прав? Я так привык к гарриному плащу и к тому, насколько он хорош, что никогда не задумывался. Я никогда не слышал о таких, как гаррин. Он никогда не отказывает. Нас ни разу под ним не заметили…

— Ну конечно нет — мы невидимы, когда мы под ним, Рон!

— Но все то, что он говорил о других плащах — а они стόят не сказать чтобы по нату за десяток — знаешь, это правда! Я раньше не обращал внимания, но я слышал всякое о чарах, выдыхающихся, когда плащ стареет, или о том, что в них образуются дырки от заклинаний. Плащ Гарри принадлежал еще его папе, так что он не сказать чтоб совсем новенький, верно, но тем не менее, он просто… отличный!

— Да, конечно, но Рон, камень…

Пока они спорили шепотом, Гарри бродил по комнате, лишь вполуха прислушиваясь. Добравшись до винтовой лестницы, он рассеянно поднял взгляд наверх, после чего немедленно отвлекся. Его собственная физиономия смотрела на него с потолка комнаты этажом выше.

После мгновения полного столбняка он осознал, что это было не зеркало, а рисунок. Преисполненный любопытства, он полез наверх.

— Гарри, что ты делаешь? Я не думаю, что тебе следует осматривать тут все, пока его нет!

Но Гарри уже добрался до следующего этажа.

Луна украсила потолок своей спальни пятью красиво нарисованными лицами: Гарри, Рона, Гермионы, Джинни и Невилла. Они не двигались наподобие хогвартских портретов, но какая–то магия в них тем не менее была: Гарри показалось, что они дышат. Вокруг картин, связывая их вместе, вились, как показалось в первый момент, тонкие золотые цепочки, но приглядываясь к ним в течение примерно минуты, Гарри понял, что цепочки на самом деле были одним словом, тысячекратно выписанным золотой краской: друзья… друзья… друзья…

Гарри ощутил, как внутри него поднялась громадная волна приязни и нежности к Луне. Он оглядел комнату. Рядом с кроватью висела большая фотография маленькой Луны и женщины, очень похожей на нее. Они обнимались. Луна на этой фотографии выглядела несколько более ухоженной, чем Гарри видел ее в жизни. Фотография была запыленной. Это бросилось Гарри в глаза, показавшись странным. Он осмотрелся повнимательнее.

Что–то было не так. Светло–синий ковер также был покрыт толстым слоем пыли. Гардероб стоял открытый, в нем не было одежды. Кровать казалась холодной и неприветливой, словно в ней не спали много недель. Паутинка протянулась поверх ближайшего окна, отлично заметная на фоне кроваво–красного неба.

— Что случилось? — спросила Гермиона, пока Гарри спускался по лестнице, но прежде чем он успел ответить, Ксенофилиус добрался до верхней ступени со стороны кухни, держа поднос, уставленный суповыми чашами.

— Мистер Лавгуд, — сказал Гарри. — Где Луна?

— Простите?

— Где Луна?

Ксенофилиус застыл на верхней ступеньке.

— Я… я уже говорил вам. Она там, у Нижнего моста, ловит Плимпов.

— Тогда почему вы сервировали поднос на четверых?

Ксенофилиус попытался заговорить, но звук не шел у него изо рта. Тишину разрывало лишь продолжающееся клацанье печатного станка да легкое дребезжание чаш в дрожащих руках Ксенофилиуса.

— Я думаю, Луны здесь не было много недель, — произнес Гарри. — Ее одежды нет, в ее постели не спали. Где она? И почему вы все время выглядываете из окна?

Ксенофилиус уронил поднос; чаши свалились на ступени и разбились. Гарри, Рон и Гермиона выхватили волшебные палочки, и Ксенофилиус застыл с рукой на полпути к карману. В этот момент печатный станок испустил громовое «бум», и бесчисленные «Квибблеры» рекой потекли на пол из–под скатерти; станок наконец–то затих.

Гермиона пригнулась и подобрала один из журналов, не отводя палочки от мистера Лавгуда.

— Гарри, посмотри на это.

Он подошел к ней так быстро, как только мог, с учетом хлама в комнате. Обложку «Квибблера» украшала его собственная фотография, сопровождаемая словами «Враг общества номер один» и величиной награды.

— Стало быть, политика «Квибблера» поменялась? — холодно поинтересовался Гарри, лихорадочно размышляя. — Значит, вот что вы делали, когда выходили в сад, мистер Лавгуд? Посылали сову в Министерство?

Ксенофилиус облизал губы.

— Они забрали мою Луну, — прошептал он. — Из–за того, что я писал. Они забрали мою Луну, и я не знаю, где она и что они с ней сделали. Но они, может, вернут мне ее, если я… если я…