Отныне и вовек - Джеймс Джонс

И возможно, он так никогда бы с ним и не увиделся, если бы полиция Гонолулу не начала специальное расследование.

Из Шафтерской части ВП за ними приехали на грузовиках, на двух больших трехтонках. В кабине каждого грузовика, кроме вооруженного шофера-«вэпэшника» сидело еще по «вэпэшнику» с пистолетом, а впереди ехал пузатый полицейский фургон с вооруженным «вэпэшником» за рулем. Операцией командовал высокий лейтенант-мулат (наполовину белый, наполовину гаваец, с квадратной фигурой, как у канаков, работающих на пляжах уборщиками) в горчичной поплиновой форме городской полиции. Он ехал в фургоне вместе с первым лейтенантом Шафтерской части ВП, который вез с собой огромный, как простыня, список, подписанный начальником управления ВП. В том же фургоне ехали два молодых агента ФБР. Одетые в весьма строгие, но дорогие костюмы, они походили на беззаботных отпрысков богатых родителей. Эти двое были связующим звеном между гражданской и военной полицией.

Колонна торжественно въехала во двор, машины остановились напротив корпуса седьмой роты, и оперативная группа двинулась на штурм канцелярии капитана Хомса. Впереди шагали два чистеньких, отмытых до блеска молодых юриста из ФБР, их умные вежливые лица дышали почти отроческим целомудрием, голоса звучали сдержанно, манеры были тактичны, от этих молодых людей так и веяло благоразумием и осторожностью, но за их обманчивой мягкостью скрывалась та жесткая, спокойная уверенность, которую приобретает человек, когда знает, что его слово почитается, как закон, и всем остальным надлежит его бояться. Дневального тотчас отправили со списком на учебное поле.

Назад он пригнал с собой целую команду — на вид здесь было минимум две трети седьмой роты, — и для оставшихся в поле стройподготовка в тот день превратилась, так сказать, в чистый софизм. Солдаты построились перед казармой, им приказали рассчитаться по порядку, потом устроили перекличку, и они тупо стояли, переминаясь с ноги на ногу, немало напуганные (дневальный успел упомянуть про молодых людей из ФБР), но и сквозь страх пробивалось явно приподнятое настроение, неизменно возникающее у солдата при любой возможности спастись от занудства стройподготовки, даже если этим праздником ты обязан расследованию ФБР. Что такое ФБР, знали все, знали, что ФБР расследует уголовные преступления, совершенные военнослужащими, за свою Жизнь все они начитались комиксов про гангстеров и про облавы. Дневальный понятия не имел, почему их вызывают, но в гражданском уголовном кодексе была только одна статья, по которой можно вызвать сразу столько солдат. Такое расследование могли предпринять только по делам, связанным с гомосексуалистами.

Вызвали почти всех, кто сшивался в «Таверне Ваикики». Здесь были и капрал Нэпп, и сержант Гаррис, и Мартучелли. В список попали поляк Дизбинский, Бык Нейр, Академик Родес, толстяк Ридел Трэдвелл. Чемп Уилсон с Лидделом Хендерсоном тоже оказались в этой компании, так же как и капрал Миллер, и сержант Линдсей, и Эндерсон, и Пятница Кларк, и Пруит.

Их везли в город и потому разрешили подняться в спальни, умыться и переодеться в «хаки». Ни дневальный, ни «вэпэшники» не пошли вслед за ними. Никто не боялся, что кто-нибудь сбежит. Ведь все фамилии были в списке.

Когда они спустились, фургон уже отъезжал: мелькнули горчичная форма городской полиции, шафтерские бежевые гимнастерки с черными нарукавными повязками и два темных строгих костюма — тоже форма, даже более явно выраженная. Их опять построили, пересчитали, снова провели перекличку, а потом запихнули без разбора в грузовики, в одном из которых давно сидели в тоскливом ожидании рядовой первого класса Блум и еще один его собрат по званию из сержантской школы. Охранники скучали в кабинах рядом с шоферами. Их нисколько не беспокоило, что кто-нибудь выпрыгнет из кузова и осмелится исчезнуть из списка ФБР.

Кроме солдат, в кузовах не было никого, и совещания по выработке стратегии состоялись в обоих грузовиках одновременно, словно людьми руководил тот же природный инстинкт, что ведет стаи перелетных гусей и косяки рыб к предопределенному месту встречи. Оба совещания проходили по одному и тому же, инстинктом подсказанному плану, и в каждом грузовике инстинктивно знали, что в другом грузовике тоже проходит совещание, так что по существу это были не два отдельных совещания, а одно большое, общее.

Сверяя и уточняя воспоминания, в каждом грузовике сумели определить пассажиров другого грузовика и вычислить, кого не хватает. Было установлено, что минимум шестеро ребят из седьмой роты в список не попали, хотя посещали известные бары с не меньшим постоянством и не меньшим успехом.

В обоих грузовиках почти одновременно раздались возмущенные крики: «Что за черт!» и «Везет же людям!», и «А почему этим все с рук сходит?», и «Чем они лучше нас?».

И почти одновременно в обоих грузовиках те же люди, которые только что громко возмущались, заорали: «Заткнитесь!», и «Ну их к черту!», и «Не о них сейчас нужно думать, а о нас!», и «Кончайте, вы! Сейчас надо решать, как себя вести!».

Когда восстановили порядок, обнаружилось, что в том грузовике, где ехал Пруит, было двое солдат из шестой роты и один из пятой. Эти ребята сказали, что в другом грузовике тоже есть один солдат из шестой, но из пятой никого. Стратегический комитет заключил, что донести мог только кто-то хорошо знакомый с седьмой ротой, но этот вывод ничего не давал — таких было слишком много. Судя по всему, в список не попал никто из первого и третьего батальонов, хотя все, ехавшие в обоих грузовиках, не раз встречали ребят оттуда на Ваикики. На этом основании решили, что это не повальная облава, а заварушка местного значения, и посему на допросе лучше всего отмалчиваться, делать вид, что ничего и никого не знаешь. Никаких доказательств у ФБР нет, иначе устроили бы повальную облаву, а это все затеяно только для того, чтобы кто-нибудь из страха раскололся. Просто хотят навести шорох и кое-кого припугнуть.

Когда они пришли к этому выводу, в обоих грузовиках почти одновременно раздались вздохи облегчения. Но нервозность и тревога не спали, как, впрочем, не спало и радостное, праздничное, будто в день получки, настроение, сопутствующее любому избавлению от муштры. Оба, совещания были закончены почти одновременно, и тотчас завязались горячие локальные дебаты о возможном развитии событий.

Пятница Кларк был перепуган до смерти, его длинный итальянский нос пожелтел, как воск. Когда совещание кончилось, Пятница, хватаясь за обтянутые брезентом железные перекладины над головой, прошел через мотающийся из стороны в сторону грузовик и втиснулся на скамейку рядом с Пруитом.

— Слушай, Пру, я боюсь. Какого черта они меня вызвали? У меня ничего не было ни с одним таким. Ни разу в жизни.

— А у нас ей у кого не было, — растягивая слова, сказал Бык Нейр.

Это вызвало общий смех.

— Так-таки за всю жизнь ни разу? — поддел его Ридел Трэдвелл.

— Ах, за всю? — лениво протянул Нейр.

Все снова заржали.

— У меня не было, клянусь! — заявил Родес. — Покажите мне такого типчика, я ж его от бабы не отличу.

— Во-во, — сказал кто-то. — Хорошо, что не врешь.

— Точно, Академик. Не забудь это же в полиции сказать, — добавил другой.

— Я же совсем не про то, — запротестовал Академик. — Я хотел сказать, покажите мне одного такого, и у меня глаза на лоб полезут. Вот так, — он вытаращил глаза и широко разинул рот, как разевает клюв голодный птенец. — Эй, Нейр, — сказал он, довольный своей выдумкой, — это ведь я на тебя вылупился.

— А я — на тебя, — протянул Нейр и точно так же уставился на него.

Академик громко загоготал, и они начали таращиться друг на друга.

— Ты посмотри на Нэппа. — Нейр ткнул пальцем в худого невозмутимого капрала, скособочившегося на прыгающей скамейке. — По-моему, он слегка нервничает, а? Давай-ка на него вылупимся.

— Давай, — откликнулся Родес. — Ему только на пользу будет.

И они дружно вылупились на него вдвоем.

— Нэпп! Это мы на тебя так смотрим.

Они заржали, хитро поглядывая друг на друга с лукавым деревенским юмором, будто изобрели потеху, какой еще не знал мир.

— Смотрите, смотрите, — и Нэпп, ухмыляясь, показах рукой, на что он им советует смотреть.

Их это ничуть не задело. Они начали таращиться на всех подряд. Но общее беспокойство не уменьшилось.

— Их-то понятно за что. — Застенчивые оленьи глаза Пятницы стали круглыми от страха. — Они в те бары ходили. А я ведь — никогда. Вот возьмут и посадят меня, тогда что? Я же ни при чем.

— Я и сам всего один раз туда ходил, — улыбнулся Пруит. — Не бойся. Ничего они никому не сделают.

— У меня вон даже руки трясутся, смотри. Я в тюрьму не хочу.

— Да если всех голубых пересажают, Гонолулу в трубу вылетит. У города денег не хватит их прокормить. Половина фирм закроется, работать будет некому. А в армии каникулы объявят.