Отныне и вовек - Джеймс Джонс

Анджело Маджио сказал, что понимает свои права и что он был своевременно информирован.

Далее председатель суда огласил приговор и указал, что приговор вступит в силу только после рассмотрения и утверждения вышестоящей инстанцией.

Анджело Маджио под конвоем доставили назад в гарнизонную тюрьму, где он должен был ждать утверждения приговора. Он дробил камни шестнадцатифунтовой кувалдой в каменоломне у перевала Колеколе. Приговор был рассмотрен и утвержден через восемь дней.

Рассматривал приговор подполковник Резерфорд Б.Х.Делберт, командующий полком, в котором служил Анджело Маджио. Подполковник Делберт одобрил приговор трибунала безоговорочно. Затем полный протокол судебного заседания, заключение прокурора полка и решение подполковника Делберта были направлены генерал-майору Эндрю Дж.Смиту, командующему бригадой, в которой служил Анджело Маджио. Компетентные юристы отделения военной прокуратуры штаба бригады изучили поступившие документы и доложили генералу Смиту, что протокол суда юридически вполне правомочен и решение подполковника Делберта можно утвердить. Далее генерал Смит подписал постановление специального трибунала, в котором Анджело Маджио признавался виновным по всем пунктам выдвинутого против него обвинения и приговаривался к шести месяцам заключения в тюрьме Скофилдского гарнизона Гавайской дивизии и к полному лишению денежного содержания на этот же срок. Постановление было разослано во все части бригады, в которой служил Анджело Маджио, и вывешено на досках объявлений во всех канцеляриях.

В тюрьме Анджело Маджио получил на руки отпечатанную на машинке копию протокола суда, а также копию постановления специального трибунала и начал отбывать срок. Он дробил камни шестнадцатифунтовой кувалдой в каменоломне у перевала Колеколе. Ни полтора месяца ожидания суда, ни восемь дней, которые он ждал утверждения приговора, в шестимесячный срок заключения ему засчитаны не были.

27

После попытки Анджело в одиночку перевернуть мир что-то в Пруите дрогнуло. Этого не удалось добиться даже профилактике со всеми ее ухищрениями. Но теперь что-то ушло из его души. Профилактика никогда не смогла бы так его изменить. И ощущение было такое, будто внутри у него, где-то очень глубоко, одна кость уныло трется о другую, как шестеренка о шестеренку в коробке передач. Со скрежетом, точно напильник о камень.

Первого апреля, на следующее утро после злосчастного дня получки, рядовой первого класса Блум, потенциальный чемпион в среднем весе, рядовой первого класса Малло, новый человек в роте и потенциальный чемпион в полулегком весе, и несколько других рядовых первого класса, также потенциальных чемпионов в том или другом весе, собирались на первое занятие вновь сформированного первого курса полковой школы сержантского состава. Занятия проводились на одной из старых бетонированных лагерных площадок в горах возле стрельбища, в больших палатках, где обычно жили солдаты во время стрелковых учений. Будущие сержанты должны были пройти двухмесячный курс подготовки.

Пруит, потенциальный чемпион во втором полусреднем весе, смотрел, как они складывают вещмешки и уходят, когда он верил легендам великого американского эпоса, утверждающим, что все итальянцы либо отъявленные трусы, либо наемные убийцы на службе у мафии. И еще ему вспомнилось житье в лагерях, куда сейчас уходили эти ребята. Он побывал там на учебных стрельбах в прошлом году с 27-м полком. Ему вспомнились палатки на бетоне, вспомнилось, как длинная очередь с котелками тянулась через грязь к полевой кухне, как в подбитых овчиной стрелковых куртках, перешитых из старых гимнастерок, они ждали выхода на линию огня, как пахло жженым порохом и звенело в ушах, как клубы дыма смазывали все перед глазами, как два-три их лучших снайпера пользовались купленными на свои кровные оптическими прицелами — он помнил все: глухое клацанье в руке тускло поблескивающих неизрасходованных патронов, вытянутую закругленную тень, скользко исчезающую в патроннике, куда при стрельбе одиночными ты досылаешь патрон большим пальцем, колыханье белого пятна, отмечающего промахи, красный флажок, который в трехстах ярдах от тебя поднимают из блиндажа указчики. В прошлом году он получил значок «Отличный стрелок» за стрельбу из «03», и жизнь в лагерях ему нравилась. Она нравилась ему даже сейчас.

Сорок долларов Хэла были по-прежнему при нем. Он решил, что с их помощью хладнокровно и расчетливо влюбит в себя Лорен. Действовать с ней другим способом, видимо, не имеет смысла, а про сорок долларов все равно никто не знает, и с Терпом Торнхилом ему расплачиваться только в следующую получку, да и Анджело наверняка не обидится, если он потратит их на себя. На этот раз все будет точно по смете. У него был выработан план: сделать из сорока долларов шестьдесят и растянуть их на пять недель. Если все пойдет, как он рассчитывает, этот план его вывезет, и можно будет ничего не занимать под получку, тем более что он и так должен целиком отдать ее Терпу.

Выжидая, пока солдаты все просадят и наплыв к миссис Кипфер схлынет, он без лишнего шума пристроил десять долларов из сорока — не двадцать и не пятнадцать, а только десять — в ссудную кассу, которую банкометы О'Хэйера держали для игроков в «очко», и должен был получить двадцатку прибыли. «Очко» не такая азартная игра, как покер, поэтому и капитал в нее вкладывать надежнее. Итого получится шестьдесят долларов. Сорок пять уйдут на три похода к Лорен на всю ночь, по пятнадцать зеленых за раз. Еще пятнадцать — три бутылки по три пятьдесят каждая. Остающаяся мелочь — на такси. Когда он разузнает, где она живет, и добьется, чтобы она его к себе пустила, о деньгах можно будет не думать. У нее денег полно. Она будет с удовольствием тратить их на него, ему только надо правильно себя повести. Задуманная авантюра обещала быть интересной. Ему будет чем занять себя, пока Анджело дожидается суда. Он продумал все в мелочах. Это было отличной, увлекательной гимнастикой для ума. План захватил его целиком.

И все полтора месяца, пока правосудие разбиралось с Маджио, он с неослабевающим увлечением выполнял этот план пункт за пунктом. Он был настолько им захвачен, что продолжавшаяся профилактика передвинулась в его сознании на непочетное второе место.

Как-то раз, когда еще не истекли предшествовавшие суду полтора месяца, он купил два блока сигарет и пешком пошел навестить Анджело в гарнизонную тюрьму. Идти надо было почти две мили, в гору, мимо теннисных кортов, мимо площадки для гольфа, потом под мощными деревьями мимо рябой от солнца, остро пахнущей лошадьми верховой тропы. Шагая по жаре, он вспотел. То и дело ему попадались на глаза офицеры, офицерские жены и офицерские дети. Все очень загорелые и по-спортивному бодрые. Тюрьма — деревянный белый дом с зеленой крышей — стояла в прохладной дубовой роще посреди большого ровного поля на самом краю военной зоны. Она напоминала сельскую школу. Забор из крупной проволочной сетки с тремя рядами колючей проволоки поверху еще больше усиливал это сходство. Затянутые проволочной сеткой окна тоже походили на окна сельской школы. Но войти в эту школу ему не разрешили.

Потому что это была никакая не школа. Здесь помещалось военное учреждение. И оставить для Анджело сигареты ему тоже не разрешили. Каждому заключенному выдается по пакету табачной смеси «Дюк» в день, и никакие передачи от посторонних не принимаются. Заключенный — прежде всего солдат, и ему причитается только то, что получают все остальные содержащиеся в тюрьме солдаты. Пруит забрал сигареты назад и ушел. С Анджело он так и не увиделся.

Пожалуй, он был им даже благодарен. Они ведь запросто могли разрешить ему оставить для Анджело сигареты, а потом их раскурили бы охранники из ВП. И он стал курить их сам. Ему было стыдно за себя. Он, конечно, мог бы их выбросить, но они стоили два с половиной доллара, и это был бы бессмысленный жест. Потому он и курил их. Но ему было стыдно.

Сейчас, когда Анджело сидел в тюрьме и дожидался суда, Пруит переживал черные дни. Он сознавал, что должен был удержать маленького итальянца, не дать ему броситься в пропасть, а вместо этого он сам же его и подтолкнул. Он должен был предвидеть, что может произойти. Он не имел права оставлять его одного, когда спускался к воде, чтобы зашвырнуть плавки. Малыш мог кричать ему что угодно, но он должен был вмешаться в драку. Пусть патрульные сильнее, пусть с дубинками, вдвоем они бы их одолели, а потом удрали бы и вернулись назад, в роту, где им ничто не угрожало. Он столько всего должен был сделать и не сделал ничего. В том, что случилось с Анджело, он винил себя. Поэтому-то ему так хотелось увидеться с ним — может быть, он сумел бы ему объяснить. Но увидеться с Анджело ему не дали.

И возможно, он так никогда бы с ним и не увиделся, если бы полиция Гонолулу не начала специальное расследование.