Хор больных детей. Скорбь ноября - Том Пиччирилли
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В этом не было никакого смысла.
– Но после всех этих лет вы с ней снова общались.
– К тому моменту я уже сделала это.
Младенец бросил бутылочку на землю. Шэд с кряхтеньем наклонился, поднял бутылочку и почувствовал знакомый резкий запах. Он брызнул несколько капель на ладонь и увидел, что жидкость прозрачная. Шэд обмакнул в нее кончик языка.
Тэнди Мэй поила младенцев виски.
Шэд уставился на нее со смесью сожаления, беспомощности и равнодушия.
– Только это заставляет их замолчать, – сказала она. – Малыш, которого я держу, глухонемой, еще у него нет коленей. Думаешь, можно так жить, не поддерживая себя домашним виски?
– Нет, – прошептал он.
– Собираешься сообщить об этом в полицию?
– Нет.
Если шериф Уинтел посадит ее в тюрьму, кто, черт возьми, будет заботиться о больных детях?
– Так я и думала. Ты даже не выглядишь расстроенным. Тогда сделай одолжение и засыпь нос Джимми Рэя. У него всегда был чертовски большой нос, нужно было сперва его отрезать.
Тэнди Мэй поплелась с младенцем обратно. Тыквоголовый парнишка выскользнул из кустов и принялся пинать цветы и листья, целясь в нос своего мертвого отца. Шэд некоторое время постоял в тишине, затем, дрожа, побрел прочь. Капля выпитого виски вызвала у него страшную жажду.
На берегу реки росли колючие кустарники. Где юная девушка могла расцарапать щеку, прежде чем легла поспать, или помечтать, или поплакать, или поволноваться, или что-то тихонько напеть? Где она могла уединиться с мужчиной, – возможно, в первый раз, а возможно, и в последний?
Носок сапога задел бугорок в грязи.
Идешь и спотыкаешься обо что-то. И никогда не знаешь, что найдешь.
В земле оказалась наполовину закопанная пивная бутылка.
Шэд вытащил ее и увидел внутри листок бумаги.
Он разбил бутылку о камень, перебрал осколки и обнаружил, что листок аккуратно сложен вчетверо.
Шэд развернул его и прочел:
«Рад видеть, что с тобой все в порядке».
Глава восемнадцатая
Тэнди Мэй усадила весь свой болезненный выводок в грузовичок и отвезла Шэда обратно в пансион миссис Райерсон. Теперь Шэд лежал в своей комнате, ожидая, когда ему наступит конец.
Много времени это не заняло бы. Он потянул за все ниточки, которые смог найти, и ушел в горы, а теперь то, что там засело – чем бы оно ни было, – должно спуститься в город. Шэд знал, это произойдет, но ждать ему уже надоело.
Лунный свет падал на его лоб. Шэд проснулся голым. Он стоял у кровати, а рядом сидела женщина, положив раскрытую ладонь ему на спину. На миг он подумал, что это Джерилин. Потом, что ее сестра. Даже стряхнув это ощущение и присмотревшись, Шэд чуть не произнес имя Реби. Он тяжело дышал, пот стекал по ярким, местами зажившим ранам на животе.
Женщина встала на колени и обняла его сзади, мерцая в серебристом сиянии комнаты. Оконное стекло покрывал иней, и тени ледяных узоров кружились на дальней стене.
Шэд чувствовал отдаленное недовольство. Словно еще не завершил рутинные дела. Одно из тех ощущений, к которым скоро привыкаешь.
Элфи Данфорт кивнула ему, одарила мимолетной сокрушительной улыбкой, и внутри у Шэда все сжалось и перевернулось. В груди зашевелился неприятный зуд.
– Что ты здесь делаешь, Элф?
– Что, черт возьми, за вопрос?
Дурацкий. Приходится работать с тем, что дают.
Ее светлые волосы развевались на ветру и в беспорядке тянулись к Шэду. Ему хотелось провести ладонями по ее носу, по острому выступу подбородка. Элфи усмехнулась, и в уголках ее глаз появились морщинки.
– Говорила же тебе, – шутливо сказала она, пытаясь немного поиграть, – что ты глупый.
– Насколько помню, я не спорил.
– Рада, что ты снова со мной разговариваешь. Ненавижу, когда ты молчишь. Тебя так трудно любить.
А он-то думал, что с ним легко поладить.
– Я не хотел быть таким, – сказал Шэд.
– Знаю. – Она взяла его лицо в ладони, притянула к себе и держала так некоторое время. – Ты выяснил, что случилось на Евангельской тропе? Узнал, как умерла Меган?
– Нет.
– Значит, собираешься продолжать поиски.
– Нет, думаю, я сделал все, что мог.
– Ты уедешь?
– Нет, я собираюсь остаться.
– На время?
Она пыталась сохранить хоть какую-то надежду, веру в то, что он чего-то добьется в этом мире и сумеет забрать ее с собой, несмотря на их прошлое, ребенка и все остальное.
– Да, только на какое-то время.
И вот она, широкая открытая улыбка.
Элфи обвилась вокруг него так крепко, как только могла, заставила войти в себя, втягивая все глубже и прижимаясь все крепче, пока у Шэда не открылась часть ран. Все это было не ради удовольствия и даже не по любви. Элфи хотела ребенка, чтобы возместить того, которого они потеряли. Точно так же Тэнди Мэй хотела, чтобы новая дочь восполнила потерю Меган. Кровь Шэда брызнула между их телами.
Позже, когда Элфи наконец отпустила его, Шэд откинулся на матрас и задумался, смог бы он выбраться из Лощины, если бы отец не позвонил тогда в тюрьму.
Элфи потерла большим пальцем костяшки на его руке – в темноте ноготь выглядел густо-кремовым и очень гладким – туда-сюда, как и все предыдущие разы. Гладила его, словно приговаривая: «Малыш, малыш, все будет хорошо, иди спать».
Потом наклонилась и поцеловала его. Ее губы были холодными, но не холоднее его собственных.
На рассвете Шэд услышал пьяный смех в кустах за домом и пошел на звук. Джейк Хэпгуд, обдолбанный метом и виски, сидел на пне рядом с Беккой Дадлоу, засунув руку ей под блузку.
Бекка повернулась к нему своим злым оскалом и начала покусывать его подбородок, оставляя крошечные следы на коже. Джейк этого не замечал. Волосы свисали ему на глаза, он наклонил голову в сторону Шэда, но не фокусировался на нем. Слабое, злобное хихиканье вырвалось из горла Джейка, оно все длилось и длилось, словно он не мог перестать смеяться над собой, не мог до конца поверить, что находится здесь. Вся его бойкость исчезла.
Шэд схватил Джейка за подбородок, с силой сжал и ощутил, что расшатавшиеся зубы друга вот-вот вылетят из больных десен. Это не слишком удивляло. В конце концов виски до всех добирается.
Шэд сделал шаг назад и почувствовал, как ему в спину уперлось дуло.
Позади него стоял проповедник Дадлоу, положив одну руку на огромный живот, а другой крепко сжимая револьвер 38-го калибра. На этот раз проповедник был без перчаток, но по-прежнему посасывал
