Письма. Том I (1896–1932) - Николай Константинович Рерих

о ясности договоров, ибо этот вопрос необходимой ясности так болезненно возникал в Париже, и я вполне к нему присоединяюсь, так же как и все наши американские сотрудники. Но именно в договорах должна быть очень кристальная ясность, или иначе рано или поздно это кончается какими-то неприятностями. В случае спешной надобности не откладывайте письма на двухнедельный срок, ведь уже и летний сезон не за горами.

Шлем Вам и семье Вашей наши самые сердечные пожелания.

327

Н. К. Рерих — М. А. Таубе

№ 16

7 апреля 1932 г. «Урусвати»

Дорогой Михаил Александрович,

Надеялся я, что мне более не придется возвращаться к прискорбной для всех нас Дедлеяде. Я вполне был согласен с Вами, что не следует с нашей стороны обращать на нее внимание. Но передо мною лежит копия ее письма, адресованного ею на имя президента мистера Хорша и пересланного мне с последней почтой. Выдержки из него прилагаю, ибо не хочу, хотя бы в переводе, внести какую-либо неточность или изменение. Как Вы сами согласитесь, во имя успеха дел наших нельзя опять не вернуться к недопустимым мыслям, выражаемым г-жою Дедлей. Ее бестактный намек на собирание крупных сумм и на противодействие Америки деятельности наших парижских сотрудников не может быть оставлен без полного раскрытия этих обстоятельств. Хотя я уже неоднократно выяснял, что фонды, собираемые в Нью-Йорке, вовсе не велики, ибо даже минимальная смета Парижского Отдела требует капитализации, по крайней мере, ста тысяч долларов. Америка, как Вы знаете, сейчас переживает неслыханный кризис, как и во всех странах. Мистер Хорш и все наши сотрудники и мы все имеем очень трудное время, ибо крахи множества банков и неслыханное падение ценностей, иногда в 60 раз их стоимости, тяжко отразились на нашем общем финансовом положении. Можете себе представить всю бестактность намеков о каких-то суммах в тот час, когда люди выявляют величайшее самоотвержение и бескорыстие, когда они борются с океанскими волнами невежества и некультурности. Такие намеки не только бестактны, не только несправедливы, но они жестоки, они бессердечны и разрушительны, они могут быть подсказаны самою сатанинскою стороною, мечтающей о разложении человечества.

Перейдем ко второму злостному намеку, а именно о том, что будто бы Америка препятствует инициативе и усиленной деятельности наших парижских сотрудников. Это обвинение также и несправедливо, и разрушительно. Если можно найти хотя бы один факт, когда бы Америка пресекала желание усиленной деятельности в Париже, то пусть этот факт будет положен открыто на стол. Я хочу его знать. Вы можете подтвердить, сколько раз в письмах к Вам я просил сообщить о дальнейших программах, сколько раз я просил об усилении строительной деятельности, предоставляя, как Вы знаете, самую широкую инициативу. Вы знаете, как я горячо жду и приветствую каждое инициативное, благотворное проявление и усиление деятельности. И мадам де Во и Г. Шклявер подтвердят, что все время я заботился лишь о развитии деятельности, давая при этом полную инициативу выбора и вполне принимая все пожелания, исходящие из Парижского Отдела. То же самое я знаю и относительно намерений и искренних желаний Америки видеть кипучую инициативную деятельность Парижа. Мы никогда не предполагали, что Отделы наши являются лишь механическими исполнителями Америки. Нет, мы всегда смотрим на все Отделы наши как на широко инициативные группы, самодеятельные и живые. Каждый, кто удосужился прочесть книгу мою «Держава Света», должен сознаться, что она призывает, прежде всего, к инициативе мыслей и действий и приветствует все, что работает, жизненно мыслит и двигается вперед. Спрашивается, откуда же может возникнуть это недопустимое обвинение в каком-то препятствовании расширению деятельности? Мы все ждем программы, мы все ждем движения. Посмотрите, с каким радушием и благожелательством была принята программа некоторых действий, сообщенных докт[ором] Лукиным. Никто даже не помыслил хотя бы частично изменять местные предположения, ибо они являлись результатом доброго желания, сотрудничества, добросердечия и стремления к расширению. Мы все глубоко оценили, как мужественно продвигается в культурно-образовательном отношении Рижская Группа, несмотря на всякие вражеские ухищрения (без которых ни одно светлое дело никогда не росло) и на чрезвычайное тяжкое финансовое положение всех сотрудников. Так же точно горячо приветствуется и каждая строительная мысль, исходящая из Парижа. Я потому так упорно настаиваю на выяснении этого пункта, ибо он противоречит основным принципам моего миросознания.

Кроме этих основных соображений я чувствую, что формулировка г-жи Дедлей родилась вовсе не в ее мозгу. Откуда-то она заимствует постоянный приток этих оскорбительных намеков. Нужно совершенно не знать образа мышления наших американских сотрудников, чтобы отважиться бросать безответственно такие соображения. Спрашивается, где же находится тот разлагающий фокус, который может питать эти недопустимые мысли? Вам сообща в Париже легче выяснить, где притаился не только просто враждебный, но разлагающий сердце человеческое сатанинский сотрудник. В Америке мы тоже подвергались каким-то нелепым измышлениям, но как только мы взялись за твердое расследование, то немедленно, прежде всего, перед нами обнаружился нанятый спарафучиле[1071], заведомый вор, уволенный за многие кражи. И таким образом мы могли, к великому конфузу некоторых личностей, письменно сообщить им, что они руководствовались клеветою известного преступника, вора. Это произвело необыкновенно сильное впечатление. Спрашивается, где же притаился в Париже подобный злоумышленник? Если это злоумышление Германовой, которая, не получив требуемую [ею] плату, вдруг пожелала явить свой истинный лик, лик Иуды? Так пожизненно она себя и связала тридцатью сребрениками! Или, быть может, миссис Дедлей пользуется какими-то другими источниками, которые вдохновляют ее на такие жестокие и злостные и несправедливые обвинения?

Мне бы хотелось, чтобы Вы и мадам де Во и Г. Шклявер прочли это письмо вместе и обсудили, какие же меры нужно принять, чтобы ограждаться от подобных клеветнических намеков. Вы все трое состоите нашими почетными советниками, и потому мне, который именно Вам доверяет, так важно установить точку зрения справедливости и вместе с Вами обсудить о тех мерах, которые нужно принять в Париже для местного процветания дел. Если Вы мне скажете о какой-то сторонней враждебности, то это еще не будет для меня убедительно, ибо я не знаю такой страны в мире, где бы просветительные дела не подвергались особому обстрелу. Если мы знаем, что какая-то улица неблагополучна для ходьбы, то по ней и ходить не следует. Как сказано: «У Отца Моего Обителей много»[1072], и по этому строительно-благостному Завету обратимся к тем Обителям, где очаги доброкачественны. Если Вы мне скажете о трудностях финансовых, то из переписки нашей я могу привести Вам такие сведения, перед которыми побледнеют прочие финансовые соображения. Везде трудно. Нет