Русский Моцартеум - Геннадий Александрович Смолин

меня не озадачивают такие слова: «Я страстно люблю свою страну». Просто я знаю, о какой стране я говорю. О стране Гоголя, Пушкина, Тургенева, Чехова, Толстого. Или о каком городе: о Москве, Санкт-Петербурге, Владивостоке, Магадане, Краснодаре, Ростове Великом. Кстати, тот же сотрудник внешней разведки в Лондоне, экс-резидент в Копенгагене полковник Михаил Любимов, а теперь известный писатель, публицист, историк, как-то в телевизионном интервью заметил, что, по его мнению, я не нанес России никакого вреда. С моей точки зрения, это безусловно правильно, но я был удивлен, что это верно и с его точки зрения, и с точки зрения коллеги, профессионала-разведчика, который на дух не переносит предательства в разведке. Я до конца буду таким. Русским.

– Живя в Германии, становитесь ли вы потихоньку немецким бюргером?

– Нет, что вы!.. Есть у меня, конечно, и немецкие друзья, мы встречаемся на вечеринках… Я член различных немецких клубов, сообществ и даже некоей вполне безобидной масонской ложи.

– Почему бы вам не жить в свое удовольствие?

– Нет. Просто я такой, какой есть. Никогда не прогибался ни перед власть имущими, ни перед новоявленными нуворишами или зарвавшимися «реформаторами».

– Что вы приобрели, а что потеряли, уехав из России?

– Если бы я остался в России… Трудно сказать. Скорее всего, нашел бы свою нишу. Стал бы успешным коммерсантом, предпринимателем. Или… Например, книжки бы стал писать. Превратился бы в модного писателя. Но… я остался. Для меня не было другой альтернативы. Я потерял много из-за того, что уехал. Физически. Здесь, в Германии, и вообще в Европе деньгами ничто не измеряется.

– Значит, вы не относите себя к категории «новых русских»?

– Нет! Для меня, к примеру, звучит ошеломляюще дико вот такой пассаж. Звонит, к примеру, мне один мой знакомый из России и говорит: «Сними для меня в Берлине нормальный номер». Я отвечаю: хорошо, можно в частный отель, хороший номер стоит от 500 евро… «Да ты что-о-о, шутишь, что ли?! – закричал он. – Я имел в виду „нормальный“ номер: от 5000 евро в сутки и выше!.. Я же не нищий!» Тогда я устроил его в старый и знаменитый отель «Adlon» на Унтер-ден-Линден; напротив его сногсшибательного номера был пентхаус султана из Эмиратов – это анфилада из 20 комнат.

– И думаете, искус не появился?

– Это сознание сформировалось у той новоиспеченной элиты, в том уродском обществе. Если бы я не уехал, может, тоже стал бы таким же…

– Чем вы абсолютно точно уже никогда не будете заниматься?

– Своей непосредственной работой или политическими играми – это уж точно. Я выдохся нравственно и устал физически.

– То есть?

– Я не обладаю точными рецептами или готовыми клише. Давайте-ка поясню по-житейски просто. Вот вам предложили бы ограбить банк, пообещали бы много денег, только предупредили, что надо будет убить несколько ни в чем не повинных людей. Вы пошли бы на это? Нет, конечно. Ну и я не пойду. Например, поучаствовать в работе спецслужб – твоих бывших противников, этакое своеобразное «приглашение к танцу». Подведем итог: если ты решил добровольно оставить работу в спецслужбе родной страны, а живешь там, где «играл» на чужом поле, то не поступайся принципами и честью, займись мирным трудом: паси, к примеру, овец в Австралии, води трейлеры в США или разводи цветы в Голландии. Верно?

Но не рядись в тогу политических борцов, не организовывай фронду против своей Родины или, грубо говоря, не продавай за кусок мыла те знания и те секреты, носителем которых ты являешься. Примеров достойного поведения сколько угодно! Классическая фигура – экс-руководитель «Штази» Маркус Вольф, который не только выиграл все процессы, затеянные германской Фемидой против него, но и не сдал ни одного из своих коллег и категорически не принял заманчивых условий сотрудничества с руководством ЦРУ и Госдепа и не переехал в США, что ему много раз предлагали. Он ушел в мир иной с чистой душой и кристальной совестью.

– Традиционный вопрос: каковы ваши планы на будущее!

XXXIV. Всё, что хорошо кончается

…Начало пятого утра.

Еще немного – и вставать, технологически отработанный сценарий: такси, аэропорт Шенефельд, перелет на Airbus 319 до Шереметьево-2.

«Тогда все, – решил я, – и хватит травить себя».

И тут раздается звонок по мобильнику.

– Привет, это я, – узнаю голос Сансаныча. – Все изменилось с точностью до наоборот. Я не у дел. Правда, это пустое… Главное, тебе уже можно воз вращаться. Внутренняя политика, слава Богу, изменилась к лучшему. С тебя сняли всех «навешанных собак». Кое-какие трудности будут, но это размышления на лестнице, как говорят французы… Тебе сейчас в равной степени нужны и бесстрашие, и умение воинствовать за Истину. У любой войны, в том числе и духовной, своя неумолимая логика. Если ты ввязался в ратные дела, то вести их надо до победы. Нельзя нанести удар и успокоиться, врага это нынче вполне бы устроило и даже обрадовало…

– Уррра-а! – кричу я, и на этом связь с Сансанычем обрывается.

… Врываюсь в спальню, падаю радом с Соней, обхватываю ее милую, дивно пахнущую утренней свежестью голову, целую без остановки. Она просыпается и смотрит на меня широко раскрытыми непонимающими глазами, а я говорю, говорю, говорю… Из-за этой оргии любви, страстного желания обладать друг другом – я чуть было не опоздал к рейсу на Москву.

Мы не хотели расставаться, но обстоятельства были выше нас…

Книга вторая

Моцарт и злодейство

I. Прелюдия

Земля – колыбель человечества. Люди столетиями истязают друг друга, но Апокалипсиса не происходит, Земля остается, люди живут дальше, чтобы жить.

В чем же дело? Зачем все это?

Среди царящего хаоса мы должны быть и жить и задавать себе неудобные вопросы. Чтобы не оступиться и не кануть в Лету. Как точно сказала поэтесса: остаётся единственное чудо на нашей грешной, пагубной земле – это вечная матрица Любви. Её олицетворение – Вольфганг Амадей Моцарт.

Изложенное ниже находится за гранью человеческого понимания нашего героя. И, тем не менее, это невыдуманная история жизни и смерти Вольфганга Амадея Моцарта.

Я держал эти своеобразные мемуары у себя полтора года, потому что не знал, что с ними делать, и еще потому, что не было издателя, которому я мог бы всё это передать. Теперь – есть. Специфика работы Рудольфа Смирнова накладывала на меня ограничения: буквально все мои действия, разговоры, как будто, проходили под грифом секретности. Это было профессиональное. Уже не было СССР, я жил в другой стране под именем Россия, но жёсткий