Русский Моцартеум - Геннадий Александрович Смолин

Особенно лихо было мне скоротечными зимами – наверное, потому, что таковых в русском понимании здесь не бывает. Мне почему-то постоянно приходило на ум стихотворение Генриха Гейне из его «Книги песен» в переводе Михаила Лермонтова:

На севере диком стоит одиноко

На голой вершине сосна

И дремлет, качаясь, и снегом сыпучим

Одета как ризой она.

И снится ей все, что в пустыне далекой —

В том крае, где солнца восход,

Одна и грустна на утесе горючем

Прекрасная пальма растет.

Странно, но стихотворение Гейне «На севере диком стоит одиноко…» так трогало душу своей русскостью, что ностальгический омут накрывал меня с головой, да так, что я долго и беззвучно рыдал, забившись в дальний угол домашних апартаментов. Феномен воздействия рифмованных строчек был в гениальном таланте Михаила Лермонтова.

… Соня, выслушав мои доводы, конечно же, делает круглые глаза и не понимает меня, утверждая, что привыкла быть такой, какая есть, и не замечает моих экивоков, моего негатива. Более того, она приводит массу примеров того, что большинство ее подруг и друзей – достойный образец для подражания.

На часах уже три, и осталось недолго, и нужно что-то решать, поскольку мой окончательный ответ должен быть готов утром. Но как-то не вытанцовывался этот самый хеппи-энд!..

Жили бы мы и дальше здесь, и каждое утро я галантно раскланивался бы с Соней. То есть жили-были мы по-прежнему вместе, без всяких исторических решений и ответов, а просто вот так, как все эти волшебные дни, месяцы и годы. Но мне прекрасно известно, что, сколько ни встречайся, сколько ни проводи сладостных ночей вместе, узнаешь человека не тогда, когда съешь с ним пуд соли.

А как быть дальше, если Соня не пускала меня к себе в душу? Что делать, если женщина старалась казаться хуже, чем есть? И при этом говорила, что во всем разочаровалась, что влюбиться себе больше не позволит, что одного раза для неё достаточно, что второго такого разрыва она не переживёт, что если теперь и будет с кем-нибудь жить, то только исходя из целесообразности.

Но мне-то что до этого?

Лично меня воротит от одной мысли, что со мной живут из-за какой-то целесообразности! Не верю! Ты хочешь и можешь меня полюбить, я нравлюсь тебе, но ты сама себя лишаешь этого сознательно. Ты боишься помыслить об этом, ты сдерживаешься изо всех сил, чтобы не быть такой, какая ты есть, – нежной, доброй, влюбленной!

Вольно или невольно, но ты пытаешься выстудить мои чувства, не даёшь мне полюбить себя, стараясь удержать меня на расстоянии даже во время интимной близости, даже вопреки самой себе, когда тебе хочется отдаться чувствам без остатка.

А ведь были, были у нас с тобой моменты счастья, моменты истины. Вопреки своей национальной немецкой натуре, ты ничего для меня не жалела. Ты была просто одержимой, даже запустила дела в своем фонде и делала мне дорогие подарки. Ты признавалась мне в сокровенном, интимном – в том, что обычно принято говорить кумирам и идолам. И в то же время, теряя свою эмоциональность и чувственность, оставалась чужой, холодной. Ты попросту решила, что жить одной – это не для тебя, потому что комфортнее будет делить ложе и судьбу с мужчиной (я в конце концов остался для тебя американцем русского происхождения), еще лучше – не имеющего никакого официального статуса в Германии. На положении вещи, игрушки. Чтобы ни слова лишнего, ни жеста откровенного. Ты ведь сама полушутя-полусерьезно проговорилась об этом и для убедительности еще постаралась показаться более злой, жестокой и циничной.

Несомненно, мне с тобой всегда было хорошо и комфортно (извини, но хорошо и комфортно бывает и богатому клиенту борделя с элитной шлюхой – он и словом не обидит, и денег не пожалеет да еще побеседует «за жизнь» тонко, душевно, деликатно, потому что таковы неписаные правила подобных заведений).

Разумеется, и я не без греха. Не зацикливался бы сам на разных благоглупостях, жил бы по велению своего сердца, да и вел бы себя так, как сам всем советую. Вот вам и лубочный герой! Хотя где и в чем эта золотая середина? И что мне подсказывает мое неуспокоенное сердце? Жить и слыть во благо и могущество процветающей Германии? А так ли это важно сегодня – где жить, где твой дом, твоя крепость? Главное – жить в гармонии с окружающим социумом, жить с близкими людьми душа в душу, а значит, жить не во лжи, а жить по совести, жить по Богу!..

Друзей у тебя, Сонечка, мало, да и кто они мне – твои друзья, близкие подруги, а в особенности их мужья? Мифические персонажи театра теней, а точнее, никто, абсолютный нуль. Да и ты, Соня, своим поведением навязываешь мне странный стереотип – стараться быть никем, а вернее – андерсеновской Снежной Королевой. Но я не хочу быть Каем с ледяным сердцем в груди.

Тогда для чего я, спрашивается, тут нахожусь, живу? Я хотел бы жить в идиллии семейного очага, а получил новые проблемы – терзания души, метания мысли. У меня этих комплексов дома, в России, было немерено. Для моей очень немецкой фройляйн Сони Шерманн я нужен, как идеальный самец, а не муж и отец будущих детей. Но чтобы быть самцом или любовником, вовсе не нужно огород городить, было бы только известное желание обладать женскими прелестями. Правда, на примитивном сожительстве далеко не уедешь, нужны постоянные всполохи чувств и как следствие – зарницы счастья…

Итак, решено: никаких душеспасительных бесед и выяснений отношений. Ты, Соня, отнюдь не дура и все сама прекрасно понимаешь. А я на свой страх и риск уезжаю домой, в Москву. Словом, сдаюсь на милость властей, каюсь и несу заслуженное наказание – вплоть до тюрьмы, если виновен. А ежели я чист перед законом, то попытаюсь встроиться в новые реалии другой, пока неведомой мне России и буду жить-существовать по правилам тамошней жизни.

И я вспомнил, как не так давно договорился с известным журналистом из Москвы Александром Хоэштейном, который неожиданно позвонил мне в офис на Унтер-ден-Линден, чтобы проинтервьюировать Рудольфа Смирнова (он же Вольфганг Риттер, Ганс Фрайер, Владек Функе – et cetera).

Отрывок из будущей статьи для еженедельника «Новое время»:

«…Хотя герр Смирнов и путешествует по всему свету, последняя страна, в которой он был замечен, – объединенная Германия, правда, в ФРГ о нем