Русский Моцартеум - Геннадий Александрович Смолин

А дальше начнется то, о чем я не раз предупреждал: ну подумаешь, исчез Смирнов! Наверное, что-то там с ним было. Кого у нас интересует личность? В России полно других забот: повсеместное и стопроцентное внедрение капитализма в стране, как это делалось с коммунизмом после 1917 года большевиками, а также поиск денег для выплаты достойных пенсий или размышления о том, как бы опять всех надуть.

По-человечески я понимаю, что кому-то наверху, должно быть, обидно: Рудольфа Смирнова не могут посадить в течение 7 лет! Это же позор, нонсенс! Подумать только – попрана честь мундира!..

Так что вы так и напишите: Рудольф Смирнов готов приехать на поезде «Берлин – Москва» и сдаться прямо после выхода из салона на платформу № 2 Белорусского вокзала, дать безропотно защёлкнуть наручники на своих руках и в таком виде поучаствовать в следственном эксперименте. И пусть все это будет снято на пленку и показано в телепроекте «Совершенно секретно». Если же все сказанное блеф, пусть признают свою глупость, тупость и предвзятость, с которой это дело задумывалось и ведется до сих пор.

Вы знаете, я шел на встречу с вами, дорогой мой спецкор, и думал: а зачем мне все это нужно? Живу в Берлине, у меня все в порядке: чудесная жена – обаяшка, умница, топ-менеджер в одном солидном учреждении, а я занимаюсь на редкость интересными вещами: коллекционирую антикварные вещи – холодное оружие, монеты, ордена и медали и даже наконечники скифских копий… Отдыхаю где заблагорассудится: на Мальдивах, Сейшельских островах…

Дело, наверное, в абсолютно прозаической причине. Я честно себе признался, я ведь специалист в разных сферах: в политике, социологии, атомной энергетике да и в области боевых единоборств еще кое-что смогу. Я обладаю знаниями, опытом и постоянно отслеживаю, что происходит в России… Что сегодня процветает в нашем уродливом обществе? Пожалуй, главное – это «утечка мозгов», которые никому не нужны и которые дрейфуют на пресловутый Запад. Вы же знаете, что «незаменимых людей нет». Вот мозги и утекают из России в Европу, Америку или Австралию. И я, со своим желанием трудиться во имя чего-нибудь светлого и непорочного, в России просто никому не нужен.

Лично с вами, дорогой спецкор, мне интересно общаться и комментировать вопросы или темы, в которых я разбираюсь. Я могу вам, например, пожаловаться на то, что перебои с доставкой газеты «Известия» лишают меня контактов с Россией. Признаюсь, в таких случаях я ощущаю пустоту. Мне не хватает забавных писем, судебной хроники и кроссвордов (получасовая гимнастика для ума за утренним чаем), обзоров «Комсомольской правды» и менее претенциозных разделов «Литературной газеты». Мне недостает новостей от политолога Кургиняна, писателя Проханова, а также интересных интервью с литератором Поляковым.

Приятели говорят: «Пиши книгу». Вы понимаете, что в таком опусе я могу написать? Что уже в 80-х годах я был посвящен в проект «1991 год», а именно: что он, 1991 год, решающий и что все в стране изменится с точностью до наоборот. И эксклюзивные подробности того, как проходили эти «судьбоносные» дни 19–21 августа 1991 года, когда полковник, а позднее генерал-майор вводил танки в Москву по приказу министра обороны Язова. Правда, по его словам, он занимался тем, что спасал молодых ребят от разбушевавшейся толпы. Будь его право, он не раздумывая разогнал бы «защитников» Белого дома в считанные часы. Но не было соответствующего приказа министра обороны СССР. Я сказал ему: «Виктор Александрович, вы делали все правильно и если бы вы только вознамерились разогнать „революционеров“, то вас бы „убрали“, или, попросту, ликвидировали. Дело в том, что за этим массовым представлением зорко следили спецслужбы. Зато ваши тогдашние действия по „мирному“ выводу танковых подразделений из центра столицы ювелирно укладывались в сценарий проекта „1991-й год“».

Или другой пример. Ошеломляющий даже для непосвященного. То, как наша агентурная сеть после памятного августа 1991 года по приказу из Центра сворачивала свои дела и возвращалась в Россию. Нелегалы приходили в контору, где им бросали в лицо уже не раз произнесенное в нашей стране чиновниками: «Мы вас туда не посылали. И вообще, кто вы такой, у нас нет на вас данных, возвращайтесь туда, откуда прибыли». Для многих это было равносильно смерти: «там» их поставили бы к стенке и расстреляли. Опасно это было? Разумеется… Или другой поворот событий. Я мог бы написать книгу об истории известных фамилий, впечатанных в скрижали истории, как те же пресловутые агенты влияния… Но – увы и ах! Я просто хочу еще пожить немного, съездить на Сейшельские острова, или порыбачить, как Хемингуэй на Кубе.

– Рудольф, скажите, как у вас проходил процесс ассимиляции в Германии? Мешал ли этому ваш русский патриотизм?

– Во-первых, патриотизм – довольно сложное понятие и в то же время простое. Миллионы людей сражались и умирали за свою страну, однако миллионы эмигрировали в поисках новой родины. Мы, русские, очень любим свою Родину, но в течение долгих лет сотни тысяч людей были вынуждены уехать, окунувшись в совершенно иную жизнь, в другой социум, иной менталитет. Между прочим, я думаю, что следовало бы разрешить беспрепятственный выезд еще тогда, из СССР. Мне кажется, власти были бы удивлены тем, как мало желающих советских граждан выехало бы из страны и как многие захотели бы позднее вернуться.

– В чем тут дело?

– За границей нам, русским, постоянно недостает России. И потому процесс ассимиляции, скажем, у меня лично, протекал довольно забавно. В ностальгических поисках русской литературы я облазил все русские библиотеки, книжные магазины, посещал службы в православных храмах, специально разыскивал русские магазины, торгующие черным хлебом. И как-то обратил внимание на то, что намеренно коверкаю hochdeutsch, говорю с ошибками, с русским акцентом. И теперь понимаю своих именитых соотечественников – того же Иосифа Сталина, Лаврентия Берию или Серго Орджоникидзе, а также тех грузин, армян, осетин – одним словом, кавказцев, которые, прожив в Москве десятки лет, продолжали говорить с характерным кавказским выговором.

Так и у меня. Это признак того, что я не растворился до конца в немецком социуме. И хотя всю документацию приходится вести на немецком языке, офис у меня русский. Совсем ассимилироваться и отбросить корни не позволяет мой дурацкий, никому не нужный багаж знаний и исторические связи с Россией. Это никуда не денешь, не выкинешь и об этом не забудешь.

Я не могу так запросто расстаться с 45 годами жизни. Я сам потомок эмигрантов. Мои предки приехали из Польши. Мне нравится польский язык: его произношение приятно для слуха. Когда я думаю о патриотизме, то