Меч в ножнах из дикой сливы - Зоя Ласкина

И когда – неужели во время самоубийства императора в тронном зале? Да, наверное, иначе принц бы знал и не выглядел так спокойно, а то и вовсе был бы подле матери. Значит, то лекарство, доставленное из клана Вэй Далян с помощью самого Иши, все же не подействовало? Воистину печальный день.

Сворачивая наугад, Иши добрался до парка и долго стоял у расправившего огненные листья-ладони клена из Дуньина. Несколько лет назад посол Жэньго привез оттуда пять саженцев этого дерева, почитаемого жителями Дуньина как символ вечности, величия и жизненной мудрости, но прижился и вырос только один. В свой первый год на службе Иши часто приходил к клену: тот, пришелец, выглядел так одиноко среди местных растений, что молодой чиновник невольно ощущал с ним родство – ведь сам он точно так же был вынужден оставить дом, семью, все привычное и знакомое.

Вот и теперь ноги сами привели его сюда.

В слабом свете восходящего солнца клен не пылал, как обычно в ясные осенние дни, а тихо мерцал теплыми красными оттенками, как память обо всей красоте мира, как обещание и надежда. Запустив руки в листву, Иши бережно гладил льнущие к коже пятипалые листья и представлял себе, что это руки родных утешают его, снимая тяжесть и смятение с сердца.

Он не знал, сколько простоял так; затем медленно пошел вдоль пруда, к тому самому павильону Спокойствия, похожему на каменный корабль, – туда, где все началось. И остановился, пораженный: в павильоне кто-то был. Даже на расстоянии Иши узнал принца и уже повернулся, чтобы незаметно исчезнуть: говорить с кем-то, а особенно с ним, сейчас не хотелось, – как тот сам окликнул его.

– Ваше Величество? – Иши замер вполоборота, учтиво склонившись. В глазах пекло от недосыпа, очень хотелось выпрямиться: усталая голова стремилась улечься хоть куда-нибудь.

– Нет, еще нет, – усмехнулся принц, подойдя ближе. Иши встал ровно, украдкой бросил на него взгляд: Чэнь Шэньсинь смотрел вдаль – ровный профиль на фоне светлой глади пруда.

– Примите соболезнования, Ваше Высочество. – Иши знал, что должен сказать это, пусть размыкать губы не было ни малейшего желания. – Нелегко лишиться обоих родителей за одну ночь.

– По отцу плакать не буду, пусть траур и надену. – Принц поджал губы. – Что до матери… это и правда большая, большая потеря, хоть и ожидаемая. Но ей точно будет лучше там, где она сейчас. Траур, церемонии – все это позже, пока я просто Чэнь Шэньсинь. Знаете, молодой господин Си, я и не думал, что все случится именно так. Однако это ощущение свободы не сравнится ни с чем! Я наконец-то понимаю, что смогу что-то изменить и сделать все лучше. А вы как считаете: у меня получится?

– У вас к этому несомненная предрасположенность, Ваше Высочество, – отозвался Иши, понимая, что такого ответа от него и ожидают. Он не мог отделаться от воспоминаний о случившемся ночью в зале, о холоде и насмешке в глазах принца. Сейчас, в свете едва наступившего утра, он казался совсем другим человеком – тем обладателем пресловутых добродетелей, которым Иши увидел его когда-то. Тем, кто искренне хочет сделать мир лучше.

Два этих образа наслаивались друг на друга, но не желали собираться в один. Наверное, виновата была бессонница; наверное, он поспит и увидит все в ином свете; однако в глубине души Иши очень в этом сомневался.

Принц издал почти веселый смешок:

– Не пытайтесь подбирать слова, господин дознаватель. Я прекрасно знаю, что виденное вами вчера напугало бы кого угодно. Да, Чэнь Гэньцянь был моим отцом, но мы никогда не были близки, и я не испытываю ни малейших угрызений совести от того, как с ним поступил. Я лишь отплатил ему той же монетой – это закон жизни, в конце концов. Вы и сами знаете, что с людьми, верными мне и близкими по духу, я обращаюсь иначе – в частности, помню обещание вам, молодой господин Си. Вы узнаете правду, и правда эта… Впрочем, не мне судить о том, какой она окажется для вас. Вы были правы все это время: в смерти вашего брата действительно виновен мой наставник и советник Лю Вэньмин; надеюсь, вы понимаете, что наказан он не будет. Советник Лю – слишком ценный человек для моего двора, и если вы пойдете против него, я уже не буду на вашей стороне. Но это ведь было очевидно?

– Да, Ваше Высочество. Могу ли я хотя бы узнать, за что был убит Си Шоуцзю? – тихо спросил Иши. Он был благодарен принцу за правду, но благодарность эта была горькой, словно остывший пепел.

– Ваш брат проник туда, куда не следовало, и поставил под угрозу некоторые наши планы. Мне жаль, что этот человек оказался именно вашим братом, но я не раскаиваюсь.

Неозвученное «вы ведь и сами понимаете» осталось ломкой тишиной между ними.

– Позвольте последний вопрос, Ваше Высочество. – Иши сглотнул, ком в горле мешал дышать и говорить. – Выходит, вы задумывали все это давно?

– Теперь это уже неважно.

Принц отвернулся и легко зашагал прочь, но на полпути вдруг остановился и обернулся:

– Молодой господин Си. Я повторю: я сожалею о вашей утрате. Я знаю, что вы хотели услышать правду, но также знаю, как трудно с ней бывает жить. Если вы не захотите или не сможете оставаться во дворце, дайте мне знать – я с удовольствием найду для вас хорошую должность в другом месте. Вы человек верный и талантливый, а я не привык разрушать за собой мост, перейдя реку[438].

– Благодарю, Ваше Высочество.

Иши остался наедине с прудом и кленом и ощутил наконец тяжелую, гулкую пустоту внутри. Расследование, которым он занимался последние недели; решимость найти убийцу; обещания Сяньцзаню и себе… – все это исподволь тянуло из него силы.

Лишь теперь он осознал, насколько же на самом деле устал.

Его путь в этом месте и в этом времени был завершен, но завершен ничем. С этим нельзя было ничего сделать – не помогли бы ни его разум, ни знания, ни служебные возможности и заслуги. Что ж… и с высокого дерева листья падают к корням. Не пора ли ему в конце концов подумать и о себе? Не пора ли признать, что не все ему по силам и не все в его руках?

– Я просто человек, и я смиряюсь с этим, – вслух проговорил Иши, гладя шершавую кору, и вдруг улыбнулся.

Пора было вернуться в свои покои и хорошенько выспаться.

* * *

Впервые в жизни Шуньфэн не находил в себе сил следовать своему же избранному девизу: «Будь текуч, как вода, покоен, как зеркало, отзывчив, как эхо, и невозмутим, как тишина». Вода в его душе бурлила и пенилась непролитыми по матери слезами, зеркало пошло трещинами, отзываться не хотелось никому – лишь держаться подальше, а свою невозмутимость молодой заклинатель похоронил в горной долине, под сошедшей лавиной.

Разбирали завалы недолго: все кланы включились в работу, все свободные и относительно невредимые адепты таскали камни, помогали целителям, мастерили носилки и искали по окрестностям повозки и лошадей – невозможно было унести на мечах столько народа за короткий срок. Убитых и раненых отправили в родные кланы, тушу чудовища пока не трогали, лишь огородили защитными печатями. Шуньфэн не притронулся бы к мертвой птице даже под угрозой смерти: настолько глубокое отвращение и холодная ненависть владели им. Однако даже в своей скорби он не мог не отметить, как отчаянно кланы помогали друг другу справляться с общей бедой, как сплотились, и неотвязная мысль билась в изнывающие от боли виски: «Неужели должны были погибнуть достойные, чтобы остальные прозрели?»

Да, нового Сошествия гор не случилось. Но он предпочел бы его – только бы матушка осталась жива.

Последующие дни слились в сплошной мутный поток: уход за ранеными, приготовление мертвых к погребению, помощь другим кланам, подготовка к церемонии избрания нового главы… Тело Янь Хайлань лежало в храме предков клана Янь; Шуньфэн смог отстоять право провести церемонию вступления в должность после похорон, как ни рвались старейшины побыстрее вывести его из статуса наследника и закрепить позиции клана в царившем вокруг хаосе.

Намеченный Совет кланов провели во Дворце Дракона одним днем: все планы по восстановлению пострадавших от чудовища земель обсудили сообща и решили