Сень горькой звезды. Часть вторая - Иван Разбойников
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– И все эти бесчисленные графы я должен заполнить? – иронично поинтересовался Миронов у дамы под аншлагом «администратор».
– Безусловно, – заступилась за честь гостиницы административная дама. Ее утверждение Антон решил проверить. В графе 18 на вопрос «куда приехал» ответил: «в Умрихино». В графе 19 – «зачем приехал» – написал: «пока не знаю». В графе 20 – «цель приезда» каллиграфически вывел: «ограбление банка». Дальше следовало дать подписку, что Миронов выедет по первому требованию администрации, не будет курить и распивать спиртные напитки, петь песни по ночам, а будет соблюдать пожарную безопасность и тушить свет уходя. Административная дама мельком глянула в первые графы, бросила анкету в ящик стола и предложила постояльцу самостоятельно пройти в номер, поскольку он не запирается. Утомленный долгой дорогой и не менее длинной анкетой, Антон рухнул на видавшую еще нашествие белочехов кровать и, несмотря на то, что кровать-пенсионерка отзывалась возмущенным скрипом на каждый его выдох, заснул, как провалился. Снилась ему Татьяна со сломанным пионом в руке. А на пальце – кольцо с зеленым гранатом.
Бывший тесть Антона тем временем коротал вечер за изучением тезисов двадцать первого съезда. От этого занятия его отвлек телефон: звонил старый приятель по Высшей партийной школе – умрихинский первый секретарь. После обмена обычными в таких случаях любезностями, умрихинский Первый конфиденциальным тоном сообщил, как бы между прочим:
– Тут у меня твой зятек в командировке...
– Бывший, бывший зятек, – поспешил его поправить бывший Антонов тесть. – Пришлось ради благополучия семьи с ним расстаться: с отклонениями оказался. Ну и что он опять учудил?
– Я, Данила Софронович, потому с вами и советуюсь, что отклонения обнаружились: представляете, в анкете написал, что цель приезда – ограбление банка. А ведь анкета – документ. Я же прореагировать обязан: вдруг что?
– Это он может, – подтвердил бывший тесть. И непонятно, на что намекнул: то ли на запись в анкете, то ли на ограбление. – Ему бы под наблюдение: он же из детдомовцев и какая у него наследственность, одному Богу известно. Опять же профессию и нервное переутомление нельзя не учитывать. Не исключено, как ты намекаешь. Мы за ним и раньше замечали. Я бы на месте консультацию специалистов организовал, да, понимаешь, психиатрия дело тонкое, огласка для меня нежелательна. Кому нужны сплетни про зятя, хотя и бывшего. А у тебя на руках документ – вот ты и реагируй как положено.
– Ясно, Данила Софроныч, – понял намек умрихинский Первый. – Я распоряжусь, чтобы его понаблюдали. Вдруг он на самом деле помешался на ограблении – отвечай за него потом.
– Вы там с ним особо не нежничайте – таких принудительно лечить надо, – дал последнюю установку Данила Софронович. Умрихинский Первый принял ее к исполнению: для карьеры зачтется.
Через час в гостиничный номер ворвались три дюжих санитара в сопровождении милицейского наряда:
– Пройдемте с нами, гражданин.
– Куда? – не понял спросонья Миронов.
– В банк, – ласково пообещал дюжий санитар. Сопротивляться оказалось бесполезно.
Из психолечебницы Миронова выпустили только через полгода с диагнозом: «параноидальное развитие личности – навязчивая идея». Кадровик небрежно протянул ему трудовую книжку: «Вы уволены по непригодности. Сами понимаете, что мы не можем оставить вас ни в какой должности». Колонтаец оказался опять один в чужом и враждебном мире: без жилья, без работы, без семьи и даже без друзей, которые его стали чураться. Со всем этим у Миронова возникла неразрешимая проблема: кто же решится пригреть параноика с навязчивой идеей грабить? Хорошо еще, что в оргнаборе оказались неразбочивы и приняли в Неганскую экспедицию геодезистом: в тайге банков нет. На тяжелой работе стал забываться и оттаивать Колонтаец. Его заприметил начальник, и снова забрезжила на его жизненном горизонте звездочка надежды на удачу. Но разгореться так и не успела.
Тринадцатого августа его вызвал повесткой на допрос Ермаков и долго мытарил, все выспрашивая про ограбление магазина, колхозной зверофермы и пропажу винтовки. Колонтаец, конечно, понимал, что все усилия Ермакова пришить ему дело – дохлый номер, но все-таки в душе насторожился и испугался основательно: пребывание в психушке еще не забылось. А когда ровно через тринадцать дней загадочно исчезла вся касса экспедиции, Колонтаец разволновался уже не на шутку: психушка, а то и того хуже, снова замаячила – из всей команды халеев единственный он щеголял в ореоле грабителя банков. Значит, если кому и шить ограбление кассира – то только ему и никому больше. А в справедливость Миронов давно уже перестал верить – не мальчик. Сидеть же в камере даже предварительного заключения, для подследственных, Антону не улыбалось. Ведь она потому и называется – предварительного, что заранее предполагает последующую окончательную посадку заключенного в нее. Прав ты или не прав перед законом – никто особо разбирать не будет: советская милиция не ошибается. И точка. Если попал под следствие, получил обвинительное заключение – значит, никакой адвокат тебе не поможет.
И Миронов Антон Аркадьевич, по кличке Колонтаец, пришел к выводу, что самое благоразумное при его репутации, пока не поздно, – уехать от греха подальше под предлогом уклонения от алиментов. И уволился.
В добром расположении духа, с трудовой книжкой и прекрасной характеристикой в кармане, рюкзаком на спине и гитарой на груди пришел Колонтаец на пристань к Трем кедрам, чтобы покинуть
