Русь: от язычества к православной государственности - Алексей Владимирович Лубков

культура, а на вопрос: «Зачем жить?» Поиски смысла жизни неизменно звучат в творчестве ее гениев – Пушкина, Достоевского, Толстого, Тютчева, Шолохова и других корифеев.

Русская философия в лице ее выдающихся представителей – славянофилов, Флоренского и Булгакова, Федотова и Ильина, Бердяева и Флоровского была исключительно религиозной и на этой основе стала крупным явлением в мировой философской мысли. По сути, религиозным было русское революционное движение со своим пантеоном мучеников, «святых», бескорыстных жертв за идею и т. д.

Большевики увлекли массы перспективой строительства «Царства Божия на земле», а не снискания его на небе. Марксизм-ленинизм превратился в идеологический культ, которому буквально присягали на верность. В богословских трудах было меньше цитат из священных книг и ссылок на них, чем ссылок и цитат из трудов классиков марксизма-ленинизма в книгах и статьях советских ученых. Сформировался своеобразный, сродни религиозному ритуал партсобраний от партячеек до партийных съездов.

Однако советский атеизм не искоренил религиозность основной массы народа. Детей крестили, православные праздники отмечали, церковные службы о здравии и поминании усопших заказывали и т. д. Православие не умирало, и официальная пропаганда «марксистско-ленинской религии» не смогла подавить естественные для советских людей религиозные чувства и потребность в них.

Впрочем, какие идеи под флагом атеизма претворяла в жизнь, пропагандировала и идеологически обосновывала советская власть? Традиционные, взращенные на почве православия – нестяжательство, социальную справедливость и равноправие, всеобщность и ценность труда, патриотизм и долг перед страной, обществом и семьей, дружба и сотрудничество наций и народностей, высокая нравственность и т. д.

Эти и многие другие идеологические установки не противоречили сформировавшимся за многовековую историю Руси-России духовно-нравственным ценностям, а являлись их воплощением и развитием, но в другой форме и трактовке, что в конечном счете не меняло их суть и традиционный смысл. Иное мы наблюдаем в современной постмодернистской Европе, которая уверенно идет к расхристианизации и расчеловечиванию, реализуя девиз Ницше – «Бог умер!» Однако вместе с Богом умирает гуманизм и собственно человек с сокровенной душой.

О религиозности русского народа писали многие мыслители. Большинство полагает, что ее истоки лежат в труде земледельцев в суровом климате и на малоплодородных почвах. Ф. Степун писал, что русский мужик никогда не чувствует себя хозяином своей жизни, он всегда знает, что над его жизнью есть настоящий хозяин – Бог. Это чувство своей человеческой немощи в нем постоянно питает его ежедневный крестьянский труд. В крестьянстве как ни работай, доделать до конца человеку самому все равно ничего нельзя. Отсюда основное религиозное чувство мужика, чувство реального ежедневного сотрудничества с Богом, с живою душой земли, с домовыми и лесовыми. С этим связаны стойкие языческие пережитки в сознании крестьян. Вера в Бога сочеталась с языческой верой в живую силу природы. Земля для крестьян – не объект производства, а животворящее начало, душа жизни.

Крупный отечественный философ Н.О. Лосский высоко оценивал высказывания немца Вальтера Шубарта о двух типах людей: первый, прометеевский героический тип, второй – иоанновский, мессианский человек, следующий идеалу Евангелия от Иоанна. Прометеевский герой видит в мире хаос, который он призван обуздать. Он жаждет власти и отчуждается от Бога, погружаясь в мир материального. Иоанновский человек мечтает восстановить на земле божественный порядок согласно христианскому идеалу. Для него естественнее стремление не властвовать, а примирять и любить, видеть в людях не врагов и соперников, а братьев, добиваться гармонии в жизни человеческих сообществ. Шубарт пишет: «Запад подарил человечеству наиболее совершенные форму техники, государственности и связи, но он лишил его души. Задачей России является вернуть ее людям»[704]. Между тем поток прометеевского мироощущения не один раз разливался по России: «он шел через европеизаторскую политику Петра I, затем через французские революционные идеи и, наконец, атеистический социализм, который захватил власть в России в 1917 г.»[705].

Добавим, что самая мощная атака прометеевской культуры, сметавшей и извращавшей традиционные российские духовно-нравственные ценности, обрушилась на Россию в 1990-е годы. Ее разрушительные последствия дают о себе знать и в современной России. Однако Шубарт верит, что, несмотря на исторические срывы, Россия явит миру просветленный образ высокой духовности, которая жила и будет жить в русском духе, имеющем истоки в древнем русском христианстве. В глубине России всегда жила настоящая христианская церковь в лице почитаемых народом подвижников и святых, «старцев», к которым за утешением и духовным наставлением шли тысячи людей.

Дух православия воплощался в праведной жизни и служении многих священников. В. Шубарт писал: «Гармония лежит в образе русского священника. Мягкие черты его лица и волнистые волосы напоминают старые иконы. Какая противоположность иезуитским головам Запада с их плотскими, строгими, цезаристскими лицами»[706]. Людей, выросших в традициях православия, отличали спокойствие, сдержанность и достоинство.

Философ Н. Лосский приводит интересные характеристики русского народа иностранцами. Так, французский ученый Леруа-Болье, неоднократно бывавший в России в конце XIX в., отмечал, что русские крестьяне не утратили чувство связи «с обитателями невидимого мира» и в их мировосприятии сочетается рационализм и мистицизм, признание ценности покаяния, терпения, служения.

Англичанин Стивен Грэхем, исходивший пешком буквально всю Россию и хорошо знакомый с жизнью крестьян, писал, что с англичанами разговор завершается беседой о спорте, с французом – о женщинах, с русским интеллигентом – о судьбе России, с крестьянином – размышлениями о Боге и религии. Он отмечает, что в русском характере главное – сострадание, милосердие, жалость, прощение, внимание к людям.

Профессор Сорбонны Жюль Легра писал, что у русских заметно влечение к высшему и абсолютному. Их мистическая религиозность выше и искренней, чем у европейцев. Она идет не только от традиций, а в большей мере от души[707].

О том, что православие наполняло собой народную толщу, убедительным свидетельством является то, что в народных глубинах родились многие святые и религиозные подвижники. В первую очередь религиозный гений – Серафим Саровский. По характеристике С.Л. Франка, он подлинно русский духовный тип: теологически необразованный аскет, чудотворец и ясновидящий, типичный русский «старец», каким его изобразил Ф.М. Достоевский в романе «Братья Карамазовы» в образе Зосимы. Вместе с тем он был «глубоким мистическим мыслителем, который на основе личного опыта развил совершенно оригинальное, единственное в своем роде в мистической мировой литературе учение о «стяжании Святого Духа»[708].

Этот, по сути, народный религиозный гений мог вырасти только на почве, пропитанной духовностью, исканиями Бога и его воплощения в душе человека. Образ св. Серафима Саровского, как и образы многих поколений русских святых, – духовный портрет русского народа и его национального характера.

Из среды русского крестьянства вышло много замечательных подвижников, подававших пример благочестия и чистоты духовной жизни. Крестьянином был известный старец Иларион, прозванный Троекуровским затворником. К нему толпами шел народ, «ища и молитв его». Он обладал даром прозорливости. Однажды к Илариону пришел наставник училища Александр