Русь: от язычества к православной государственности - Алексей Владимирович Лубков

Вместе с тем усилия и труды Иосифа Волоцкого были успешны во многом благодаря поддержке волоцкого князя Бориса Васильевича. С 1479 по 1483 г. братия кормилась только личным трудом и доходами с родовых владений Саниных. Жили крайне скудно до тех пор, пока князь Борис Васильевич не пожаловал монастырю село Отчищево. Его примеру последовали бояре А.Д. Квашнин, П.Н. Оболенский, А.А. Голенин и др. Их заботами монастырь отстраивался и богател. Наибольший вклад – 10 крупных сел с почти 40 деревнями был сделан удельными князьями, а 13 вотчинок и деревень передали монастырю землевладельцы средней руки[690]. Все это произошло за двадцать с небольшим лет игуменства Волоцкого. За это время игумен сумел заключить 60 сделок с землевладельцами по передаче земель и сел в собственность монастыря[691].

Подобный успех достигался не только за счет набожности благотворителей, но и во многом благодаря личности Волоцкого. Он умел расположить к себе людей, вселить в них уверенность, что именно здесь молитвами монахов вкладчики после смерти обретут царствие небесное. Свою роль играл образ настоятеля – сурового аскета, поборника веры, блестящего оратора, богослова, писателя и публициста. Поддержать этого человека, с каждым годом приобретавшего известность и авторитет не только в церковном мире, но и в великокняжеских кругах, значило приобщиться к его славе поборника православия, что повышало общественную значимость и вес тех, кто способствовал благополучию монастыря и входил в круг сподвижников грозного игумена.

Об оппоненте Иосифа Волоцкого Ниле Сорском сохранилось гораздо меньше сведений. Известно, что он родился в 1433 г. в Москве в семье Майковых, предположительно, дьяков московских князей. Об этом говорит тот факт, что его брат Андрей Майков, принявший в старости монашеский постриг, был известен как дьяк великого князя Ивана III.

Почти двадцать лет Нил Сорский был иноком Кирилло-Белозерского монастыря, изучая в его обширной библиотеке Священное Писание и Священное Предание, труды Ефрема Сирина, ареопагита Григория Синаита и других духовных столпов христианства. Как писал рано ушедший из жизни талантливый историк В.И. Вышегородцев: «Чтение и переписка книг позволили Нилу Сорскому заметить значительные расхождения в тексте и толковании догматов, что во многом и определило его желание воочию познакомиться с опытом монашеской жизни на Афоне и изучить в оригинале труды греческих богословов. Примерно в 1475 г. он вместе со своим учеником Иннокентием, выходцем из рода ярославских князей, уходит на Афонскую гору, где с 1172 г. русские паломники находили приют в Пантелеимоновском монастыре»[692].

Нил Сорский провел около десяти лет в монастырях Афона и Константинополя. Он впитал в себя дух византийской традиции монашеской жизни, отрешенной от мира, политических и социальных неурядиц. Поэтому не случайно, что, вернувшись на родину, Нил ищет «затворничества», необходимого для духовного совершенствования и восхождения к глубокому осмыслению фундаментальных основ христианства. Он нашел место проживания в ските на реке Соре. Скит насчитывал всего три отдельно стоявших кельи. Немногочисленная братия встречалась только в крохотной церкви на богослужениях. Вскоре этот скит превратился в монастырь во главе с Нилом Сорским. Однако Нилу Сорскому и его сподвижникам, «заволжским старцам», не удалось полностью изолироваться от мира. Им пришлось волей-неволей участвовать в полемике с иосифлянами по важному вопросу – судьбе церковной и монастырской собственности.

В XV в. архиепископии и монастыри становились крупными собственниками земель с крестьянскими селами и деревнями. Приобретения в основном шли за счет вкладов представителей имущих слоев населения на «вечную» заупокойную службу священнослужителями и монахами для обретения вкладчиками после смерти царствия Божия и тем самым бессмертия души усопшего. Это был мощный стимул делать вклады за «упокой души», так как в православии обретение царства Божия является главной целью и смыслом жизни верующего христианина. Достигается эта цель праведной жизнью, смирением, покаянием, прощением и другими христианскими добродетелями, но возможен и иной вариант – богатый заупокойный вклад.

Другим источником монастырской собственности был вклад за пострижение в монахи тех, кто решил на исходе прожитых лет посвятить свою жизнь служению Богу в иноческом братстве, отмолить свои грехи и добиться прощения за грешную жизнь в миру. В старости монашеский постриг принимали представители удельных князей, бояр, вотчинников и поместных дворян. Как писал В.О. Ключевский, Иосиф Волоцкий «признавался, что его монастырь начал обстраиваться с тех пор, как стали в нем стричься в чернецы добрые люди из князей, бояр, дворян и купцов, которые давали много от 10 до 200 рублей (до 12 тысяч на наши деньги)»[693].

Денежные вклады шли на покупку вотчин, и порой сами вкладчики подыскивали земли для монастыря. Кроме того, монастыри давали обедневшим вотчинникам ссуды под залог земли и в случае ее непогашения забирали в свою собственность земли должников. Так, за счет вкладов и ссуд процветающим в материальном отношении стал Троице-Сергиев монастырь, не имевший в конце XIV в. никаких земель. К концу XV в. монастырь владел селами во многих уездах Руси. Монастырские вотчины пользовались значительными привилегиями в уплате податей. Например, монастырь Спаса в Ярославле не платил в казну налогов и не нес повинностей. Тверской монастырь Отрочь был полностью освобожден от взносов в княжескую казну[694].

Произошли серьезные изменения в социальном составе монашества. Монастырские двери закрывались перед представителями социальных низов и открывались по преимуществу богатым людям, которые за монашеский постриг могли внести в монастырскую казну солидные денежные или земельные вклады. На смену искренним подвижникам веры часто приходили равнодушные к ней люди, ищущие за монастырскими стенами душевное спокойствие и избавление от тягот мирской жизни. В силу этого в общинах складывалась иерархия: иноки, внесшие вклады, находились в привилегированном положении в сравнении с теми, кто по бедности не был вкладчиком. В результате разрушались устои монастырской жизни – справедливость, равноправие, всеобщность личного труда, нестяжательство. Расшатывалась дисциплина.

Увеличивалось число церковных приходов, а вместе с ними численность священников. Немалая часть из них была неграмотной. Архиепископ новгородский Геннадий писал о клире самого грамотного города Руси: а попы «по псалтыре едва к апостолу и ступить не умеют» и даже в азбуке спотыкаются. В этой связи понятно, по какой причине ересь «жидовствующих» нашла сторонников среди духовенства: по малограмотности многие из них не могли противопоставить свои аргументы «прелести» образованных еретиков, так как плохо представляли, какие истины должны отстаивать. Поэтому не случайно, что на суде над еретиками главный обвинитель от Русской православной церкви епископ Нифонт сразу заявил, что богословские споры с «жидовствующими» неуместны и потребовал для них смертной казни. Очевидно, он опасался неблагоприятного исхода полемики с еретиками.

На характере, поведении, психологии людей крайне негативно сказывалась феодальная война с человеческими жертвами, грабежами, насилием, вседозволенностью и безвластием. Мрачная морально-нравственная атмосфера в обществе тяжело сказывалась на церковной и монастырской среде, подтачивала ее морально-нравственные устои. Налицо был кризис духа.