Русь: от язычества к православной государственности - Алексей Владимирович Лубков

и властвовать, а объединять и примирять. Такова историческая миссия России. Она уже мощно давала и дает о себе знать во взаимоотношениях народов нашей многонациональной страны, в освободительных миссиях России XIX и XX вв., в ее борьбе с мировым терроризмом. Прозорливость Ф.М. Достоевского очевидна.

Ф.М. Достоевский выделяет другое качество Пушкина – умение перевоплощаться в «гении чужих наций». Федор Михайлович пишет, что эта способность к перевоплощению без отказа от национальной самобытности есть всецело способность русская, национальная, и Пушкин только делит ее со всем народом нашим. Народ же наш именно заключает в душе своей эту склонность к всемирной отзывчивости и к всепримирению и уже проявил ее во все двухсотлетие с петровской реформы не раз[713].

О даре русских к перевоплощению писал и М.Ю. Лермонтов. В его романе «Герой нашего времени» персонаж, которому довелось служить на Кавказе, рассуждает так: «Меня невольно поразила способность русского человека применяться к обычаям тех народов, среди которых ему случается жить; не знаю, достойно порицания или похвалы это свойство ума, только оно доказывает неимоверную его гибкость и присутствие этого ясного здравого смысла, который прощает зло везде, где видит его необходимость или невозможность его уничтожения»[714].

При этом зло для него не перестает быть злом. Он терпит его только в силу собственного миролюбия и желания избежать бесплодных конфликтов и междоусобиц. Русские стремились не враждовать с другими народами, а понять их и воспринять то лучшее, что было у соседей или в той среде, где они волей судеб оказались. Наше стремление к примирению с Европой совпадает с духом русского народа и «имеет высшую цель». Однако у Европы и США другая «высшая цель»: не умиротворять мир, а доминировать над ним, строить его согласно своей воле и интересам. Этот государственно-политический эгоизм родился и вырос, обрел силу на почве индивидуализма, столь характерного для западноевропейской ментальности, когда человек замыкается в скорлупе личных интересов и всеми силами их отстаивает и реализует. Практически то же самое мы наблюдаем во внешней политике Запада, который под флагом глобализма, демократии, гражданских свобод, прав человека навязывает остальному миру свои сугубо корыстные интересы. При этом им глубоко безразлично, что борьба за «демократию» для многих стран заканчивается катастрофой и часто потерей собственно государственности.

В России не было духовной почвы для торжества индивидуализма. Православная соборность формировала другие качества личности – коллективизм, стремление к справедливости в межличностных коммуникациях, чувство принадлежности к общему, высокому и подлинно ценному. Поэтому логично и закономерно, что именно в России родилась теория всеединства человечества. Ее идеи нашли отражение и развитие в произведениях корифеев отечественной и мировой литературы – Пушкина, Достоевского, Толстого, Тютчева, Лескова и других творцов русской культуры.

Научное обоснование теории всеединства человечества разработано в трудах выдающихся российских философов – А. Хомякова (именно он обосновал соборность как главное качество православия), Н. Данилевского, В. Соловьева, особенно Франка, князей братьев Трубецких, Флоренского, Ильина, Бердяева и других представителей русской философии[715]. Список имен весьма обширен. Эти идеи утопия? Возможно и так, если соглашаться с тем, что мир в конечном счете сожрет себя сам и рухнет в бездну. Идеи всеединства и всечеловечности – единственная альтернатива грозящей миру катастрофы, когда он низвергнется в «войну всех против всех».

Православие в самом широком смысле формировало мировоззрение русского народа. Его суть и основные черты проявляются в русской культуре: в музыке, литературе, философии и др. В русской литературе ведущей являлась религиозная тема смысла жизни, преодоления зла и страдания, поиска правды, утверждения внутренней свободы как важнейшего условия развития личности, ее ответственности перед собой и миром. Литературно-поэтическая, художественная выразительность ближе русскому мышлению, чем холодно-рассудочное отвлеченное «философствование». Отечественным мыслителям свойственно эмоциональное, чувственное переживание жизни и стремление постичь ее духовный смысл, что в значительной мере связано с религиозными корнями русского самосознания и религиозно-эмоциональным постижением жизни.

Франк пишет о том, что «русскому религиозному духу, который лучше всего отражает национальный духовный склад, изначально присуще непреодолимое стремление к умозрительности, к философской глубине и основательности, и что ему ничто так не противоречит, как сентиментально-размытый субъективизм, отличающий некоторые западные религиозные секты»[716].

В русском мышлении эмпиризм понимается не как нечто отвлеченное, а как жизненный опыт, познать который означает приобщиться к чему-то сущностному в реальной жизни. Это знание, которое рождается в нас и вынашивается нами на основе жизненного опыта. В научной литературе русская философия характеризуется как «живое знание», то есть знание, приобретенное из жизни, ей обусловленное и тесно с ней связанное. «Оригинальность отечественной философии заключается не в стремлении к неординарным высказываниям, а в отказе от беспредметного философствования в постижении мира и жизни»[717], – отмечает Ф.А. Степун.

Для нас был характерен рост православной направленности в объяснении мира. Замечательный поэт и мыслитель Ф.И. Тютчев отмечал: «Россия гораздо более православная, чем славянская. И, как православная, она является залого-хранительницей империи»[718]. Иными словами, российская цивилизация – цивилизация православная, что и определяет ее неповторимый и самобытный облик и суть в мировой истории.

До сей поры бытуют утверждения, что наука и вера несовместимы, а русские мыслители почти два века назад аргументированно доказывали, что вера может быть инструментом познания. Вопрос лишь в том – воспринимать ли мир как Божье творение или как бессмысленный хаос противоборствующих разнородных сил?

Жизнь есть реальная связь между «я» и бытием, в котором «я» укоренено, что и дает возможность его постичь, а не утверждать через мышление, что характерно для западноевропейских мыслителей. Афоризм «прежде всего жить, а потом философствовать», как полагает Франк, отражает основное духовное качество русского мировоззрения в противовес известной формуле Декарта: «Я мыслю, следовательно, существую».

Человек встроен в бытие, и оно ему «самораскрывается», ибо сознание – часть бытия. Это органичное для человека чувство бытия очевидно и объективно. Здесь сосредоточена «суть типично русского онтологизма», как заключает С.Л. Франк[719].

В центре русского мировоззрения стоит человек, а природа религиозно очеловечивается. При этом человек, как подчеркивает Франк, всегда воспринимается как представитель человечества, коллективной сущности его, что является прямым следствием православного взгляда на мир как соборность. Во многом поэтому русскому духу чужд национализм, национальное чванство и самодовольство.

Характерной чертой русского мировоззрения является его цельность. В католической традиции есть некое разделение человека и Бога. Православие проповедует единство человека и Бога, обязанного найти Всевышнего в собственной душе и укорениться в Боге, который и внешняя, и внутренняя сила православного христианина. Бытие в Боге составляет суть православия, что обеспечивает мировоззренческую цельность сознания.

Говоря о русском мировоззрении, следует упомянуть о странничестве – этой бродячей Руси, ищущей своей правды. Об этом направлении духовной жизни с глубоким уважением писал Н. Бердяев. Он участвовал в религиозных собеседованиях