Эпитафия Любви (СИ) - Верин Стасиан

Избегая смотреть в ледяные от ненависти стекляшки авгура, он представил Альбонт, отца, матушку, сенокос на пашнях, первую ночь с девушкой, радость от поступления в школу ораторов и гордую улыбку старшего брата по её окончании, его первое судебное дело, первую победу, первое поражение, первую лошадь, подаренную тётушкой Гликерой…

Сталь уже пробовала на вкус его кровь, когда он заметил выскользнувшую тень. Магнус не успел понять, что к чему, не успел закричать, не успел сказать «стой!», как она толкнула Хаарона и чем-то увесистым и тяжеловесным ударила Сцеволу по плечу. Брат вскрикнул. Суета заполнила пещеру до потолка. Хаарон свалился, изумлённый и озлобленный.

Вылетела другая тень.

— Хватит! Хватит!

Другая тень, легче и смертоноснее.

— Бежим, патрон, бежим!

Длинная тень, длиннее жизни.

— Что вы стоите!

Она жалила воздух тысячью шершнями. В её тени копошились пауки, росла паутина, плелись судьбы живых и язвительно улыбалась Фаната Ландарус, безрукая галлюцинация из подземелий городской тюрьмы. Секунда — метражом в одинокую вечность, миг — горше ласки безумной невесты, слаще адских мук — и тень выпустила из живого сердца кровь и крик.

На полу, проткнутый копьём, умирал Гиацинт.

Сенехаментор

ДЭЙРАН

Подземелье выплюнуло их, будто большая хищная рыба — застрявшую в глотке рыбёшку, и Дэйрану с его верной подругой Хионе даже не довелось привыкать к ненастным краскам первой осенней ночи, темнота лишь отодвинулась, но испарилась не насовсем. Докучала она и тогда, когда они оказались в Деловом квартале на руинах заброшенной бани, и тогда, когда поплелись по закоулкам, встречая солдат и конвоируемых пленных. Теплилась мысль, что Варрону повезло выбраться из потайного хода в нужном месте. Мужчина он со смекалкой, дотянет, но проверить так оно или нет было необходимо хотя бы из найденного ими обоими чувства взаимопонимания. Вдобавок, враг моего врага — мой друг.

В облаках увязли небо и убывающий Лотмайн — неприятное известие для глаз, ибо первое, что хотел видеть Дэйран, вытащив себя и спутницу из душных пещер, это красоту звёзд. Звёзды были тем немногим, что одинаково видели и жители Аргелайна, и Верные. Пленительные творения Единого, звёзды олицетворяли надежду, а её недостаток Дэйран и испытывал — с того момента, как в Аргелайне разыгрался переворот и над Агиа Глифада навис дамоклов меч.

Тени, скрывшие их, позволили беспрепятственно дойти до ворот на территорию дворцового комплекса. К Дэйрану вернулась эйдетическая память. Свежий поток воспоминаний пробил неизвестно кем выстроенную плотину, и ныне при взгляде на какую-нибудь сложно организованную улицу или переулок, воин играючи достраивал в уме схему передвижения. Деловой квартал сменился Сенаторским, в Сенаторском перекрыли главную дорогу, но этериарх Сакраната не был бы этериархом, если бы не нашёл запасной путь. Воспользовались они, как и днём ранее по пути в Сенатос Палациум, домами фектонов — но выбрали лазы в водостоках и крыши зернохранилищ.

А спящему городу снились кошмары. По главной дороге маршировали войска, горели боевые кострища. Неслись повозки с оружием. У Великих ворот бурлила давка, кто-то желал уехать из Аргелайна до наступления утра. Раздавались голоса, пьяные восклики, кашли, квохтали куры, каркали вороны, тявкали собаки, зажигались и потухали окна. В этом ночном хаосе у Хионе обрывалось сердце, она не раз и не два упрашивала Дэйрана бросить Варрона и возвращаться к Тобби.

Но Арборетум был уже под боком.

— Эй, кто идёт! Проход гражданским закрыт! — свистнул охранник у ворот.

Они с Хионе договорились, что будут играть нищих, просящих милостыни, и протянули к стражнику извалянные в грязи ладони.

— Если я сказал, закрыт, значит закрыт, не понятно? Брысь!

— А как же господин народный трибун? — как можно жалостливее протянул Дэйран. — Нам сказали, что Его Сиятельство раздаёт бесплатно хлеб и картофель в честь Дня сбора урожая, мы… мы очень хотим есть, у нас дети…

— Кто тебе такое сказал, говно? Пшёл отсель! Его Величество не раздаривает наши запасы тунеядцам, а такой должности, как народный трибун, у нас не существует.

Дэйран излил сотню извинений.

— Да иди уже! Не заслоняй дороги! — потряс оружием он. Добившись своего, этериарх и воительница скрылись в малиннике около казначейства. Уже из кустов они разглядывали колонну солдат, вступающих под опускную решетку, зычно впечатывая в мостовую калиги.

— Думаю, этот народный олух так и не добрался, — пробухтела, отворачиваясь от комаров, Хионе. Она давно сделала на это ставку, и выигрыш её устраивал. По её лицу проскакивали блики от факелов проходившего мимо войска.

— Или добрался, но его схватили. — Дэйран не знал, что предпринять.

— Здесь целый легион! Я вас не выпущу!

— А я не говорил, что мы должны идти прямо сейчас.

— Давайте уплывём в Агиа Глифада, предупредим Лахэль, — она поморщилась; когда шип от малины вонзился ей в локоть, её шёпот сделался ещё сварливее. — Да что вы так привязались к этому сосунку? Не всё ли равно, что с ним будет! Мы пошли на риск не из-за трибуна, не должны и гибнуть из-за трибуна, это проблемы амфиктионов, вот амфиктионы пусть и расхлёбывают.

— Когда-то и мы ими были, — он продрался сквозь колючие заросли и выбил шатающуюся доску в заборе. — Пошли. Переоденемся у Тобби и тщательно продумаем план его освобождения.

— Этериарх!

— Не хочу ничего слышать, мы обязаны ему жизнью, — степенно сказал Дэйран. — И не только жизнью. Он сделал доброе нам, поэтому мы должны сделать доброе ему, того требует сама природа.

Пораздумав, она прохладно кивнула и временно прекратила ворчать. Обратно они пошли по той же дороге, минули ворота в Деловой квартал, охраняемые двумя нерадивыми ликторами, уверенными, что в районе торгашей не осталось ненавистников магистра оффиций, и знакомыми улицами добрались до «Привала нереиды» на улице Тротвилла. Ночь накрыла его благочинными выпивалами и сонными рабами, один брынькающий на лире музыкант как-то разгонял всеобщее утомление, но ему явно наскучивало.

Дэйран подошёл к стойке. Тобби не было, его замещала Пелагия.

— Чего-то желаете? — улыбнулась рыжекурая девочка. С лица её взгляд спустился на тунику, над левым глазом стянулись морщинки. Он и забыл… паутина, она залепила одежду… и босые ноги.

— Где хозяин? — Не было времени объяснять, да и конспирация в гостинице потеряла всякий смысл. — Срочно.

Пелагия активно заморгала.

— А он спит. Ему нехорошо.

— Разбуди его, есть дело.

С сомнением облизнув губы, она сказала «постараюсь» и убежала вниз, в гостиничный погреб. Дэйран повернулся к Хионе, воительница сидела за столом, тоже босая, доверху в паутине и грязи. Немногочисленные люди, ужинающие в зале, неодобрительно посматривали на них, как на оборванцев, зашедших в дорогое заведение для попрошайничества — и Дэйрану не нравилось быть гвоздём сегодняшней программы.

— Идём за ним? — Хионе читала его мысли. Этериарх бы ответил «идём и поскорее» (из-за усталости он нашёл в себе мужество пренебречь нормами приличия), если бы не старый сенехарист в мантии, мирно подсевший к Хионе и вдруг занявшийся разглядыванием их обоих. Длинные волосы его отливали платиной, в ореховых глазах тлели угольки.

— Вам чего-то надо? — привстала Хионе, но Дэйран уже вспомнил гостя, и сенехарист это понял, потому как протянул ему свою механическую руку.

— Феликс Страборион, — поздоровался он. — Можете не представляться, вас зовут Дэйран Фланнаха, всегда считал, что это имя слегка необычно для эфиланца. Вы — элиор[1], полагаю?

Дэйран, замешкавшись, протянул руку в ответ, железные пальцы сжались не слабо, но и не крепко, а в густой серебристой бороде заалела улыбка.

— Элиором была моя мать, — сказал он. Сенехаментор перевёл взгляд на Хионе, и протянул руку уже ей, ожидая взаимности.

Дэйран поглядел по сторонам. На них продолжали глазеть.