Охота на Церковь - Наталья Валерьевна Иртенина

упражнений, чтобы согреться, но быстро выяснил: его ослабшее в тюремных стенах тело физкультуры отчаянно не желает.

– Меня заставили… – прошелестело из угла, где стоял отец Иоанн. – Понимаете, батюшка, меня вынудили силой. Я не хотел, противился… Пытался доказывать им… Все бесполезно. Допросы каждую неделю, по разу и по два. Но с тех пор больше не водили. Две недели. У меня было время. Я решил отказаться… Сказал надзирателю, что вспомнил еще… Меня отвели к следователю… Он думал, я назову еще кого-нибудь… А я отказывался от своих слов… – Речь несчастного была глухой и сбивчивой, дрожащей и шепелявой. – Он не стал слушать… Вот так я здесь. Как думаете, сколько тут можно вытерпеть?.. Я не знаю, сколько прошло времени. Час или несколько… Это может кончиться воспалением легких… отморожением почек…

– Приговоренному к расстрелу не страшен насморк, – бодрился отец Алексей.

– Вас приговорили к расстрелу? – переспросил благочинный, чего-то вдруг испугавшись.

– Не знаю. Наверное. Во всяком случае, обещали. Мы же с вами, отец Иоанн, диверсанты и фашисты. Меня прижали к стенке неопровержимой уликой – вашими якобы признаниями…

Отец Алексей осекся.

– Я подписал! Признал, что они хотели. На каждом листе – моя подпись, – торопливо говорил отец благочинный. – Я руководил организацией… вовлекал в нее духовенство и прихожан… Давал задания вредить, устраивать диверсии… Я назвал всех… Полсотни человек… и вас тоже… всех…

– Полсотни! – в ужасе повторил отец Алексей. – Их тоже всех арестовали?.. Да, наверняка. Как же вы, отец Иоанн?.. Что же вы?.. – Он не мог подобрать слов.

– А что я мог?! – В голосе благочинного прорвалось рыдание. – Пытался убедить их в своей невиновности. Призывал мыслить разумно. Два месяца. Я боролся за себя! Доказывал, что они ошибаются… Даже надеялся перехитрить, обмануть.

– Вы забыли, что дьявол – отец лжи. Его не переиграешь, – проговорил отец Алексей со смесью жалости и возмущения, поднимавшегося в нем.

– Они меня мучили! Били, терзали, не давали спать, – оправдывался несчастный. – Пытка бессонницей и электрическим светом круглые сутки. У меня разламывало от боли голову и спину, я не мог ни стоять, ни сидеть… Вы не знаете, к вам это не применяли. Вы простой сельский поп. Я же хоть и мелкое, все же начальство. Им нужен был руководитель… Однажды следователь принес веревку и стал душить меня. Я почти задохнулся… Он сказал, что убьет меня в следующий раз, а в бумагах напишет, будто я умер от разрыва сердца…

– Поэтому вы оговорили себя. И еще полсотни человек. – Отец Алексей был в смятении от нахлынувших чувств. – Вы оговорили Церковь. Засвидетельствовали, что Церковь Христова есть политическая организация, занимающаяся какой-то контрреволюцией. Вы подтвердили им, что все верующие во Христа держат камень за пазухой против нынешних властей и потому правильно сажать их в тюрьмы и убивать. Вы спутали земное и небесное…

– Замолчите! – с нотой истерики выкрикнул протоиерей. – Не смейте судить меня! Я выше вас по должности и сам себя сужу! – Истратив силы на этот выплеск, он опять сник и стал жаловаться: – Никто не выдержит такого. Это нечеловеческие пытки… Но я хотел вернуть им тридцать сребреников… Иуда пришел и бросил монеты на пол… Мне не дали этого сделать…

– Ничего уже не вернуть и не исправить… – Отец Алексей не мог больше стоять – ноги не держали. Он опустился на корточки, опершись спиной о стену. Словно электрический ток, прошел по телу ледяной холод. – Есть только два пути. Один Иудин…

– Удавиться как Иуда? – не дал ему договорить благочинный. – Что это вы мне советуете? Не-ет, не для того я терпел эти муки… Я хочу жить! Хочу дышать, видеть небо. Пускай меня отправят в лагерь, из лагерей возвращаются. Там тоже живут, дышат. Меня тоже оговорили, оклеветали! Они зачитывали мне протоколы других арестованных… допрос регента моей церкви… У меня волосы дыбом вставали от обвинений!.. Я же никого не предавал. Они сами называли мне имена… Я только подписывал… Подписывал с мыслью, что все равно отрекусь от показаний. У меня не было другого выхода…

Отец Алексей, не пытавшийся за все полгода тюремных мытарств искать выход, уповать на собственные силы в неравной борьбе с чекистами, ежедневно прощавшийся с земной жизнью, слушал откровения отца благочинного невнимательно. Возмущение и отвращение, по первости овладевшие им, теперь отпустили его. В сердце вернулась тишина. Он испытывал лишь великую жалость к сокарцернику и печаль о его отчаявшейся душе, в которой бушевала смута, царил хаос и торжествовал ад.

– Знаю, о чем думаете, – с неприязнью промолвил отец Иоанн, все сильнее стуча зубами от холода и подпрыгивая на месте. – Не хуже вас знаком с поучениями святых отцов. Гонения на Церковь и ее служителей – крест от Бога. Для испытания нашей верности и твердости. Оглядывающийся назад неблагонадежен для Царства Божия. Претерпевший же до конца, даже до смерти, воссядет рядом с Христом. Обетование сие от Господа и, следовательно, непреложно… Об этом помышляете мне напомнить, угадал?

Отец Алексей молчал. Он думал о том, что страх человеческий вытеснил в душе несчастного страх Божий. Глыбой придавил к земле, закрыл ум для чистых молитвенных созерцаний.

– Но у меня не осталось сил в это верить! – внезапным фальцетом крикнул отец благочинный. Он стал бить себя руками по плечам и бокам в тщетной попытке одолеть промозглый холод. – Где Христос? Он должен быть здесь, со страждущими и обремененными, с измученными узниками! Почему Его нет? Где иго Его благое и бремя легкое? Вижу только бремена тяжкие, неудобоносимые, непосильные!..

Отец Алексей не отвечал и не смотрел на человека, чей разум мутнел и во взбаламученных водах души на поверхность со дна всплывали грязь с мертвечиной.

– Ну и молчите! – оскорбленно отвернулся от него отец протоиерей, продолжая хлопать себя и подскакивать.

Спустя минуту он отчаянно принялся бить кулаками и башмаками в железную дверь. Со слезами в голосе выпрашивал, чтобы открыли и выпустили его. Безумно гневался, униженно молил.

Отец Алексей лег боком на мерзлый пол, под голову подложил руку и закрыл глаза. Молитвой отгородился от криков и стенаний. В нее же пытался закутаться, как в одеяло, но пронизывающий холод дошел до костей и не отпускал. Его била и чуть ли не подбрасывала, как ночные бесы – святого подвижника, крупная дрожь.

Но даже бесы бессильны против человеческого терпения. Сердечный жар от молитвенных слов помалу распространился в теле, и отец Алексей заснул.

* * *

Пробудился он оттого, что сосед по карцеру тормошил его:

– Проснитесь, ради Бога. Вставайте же!..

Отец Алексей не без труда принял сидячее положение. Тело