Семилетка поиска - Мария Арбатова

– Есть пожелания в смысле подарка?

– Полотенце для лица…

– А для тела?

– Для тела есть, для лица только одно синее, взятое у тебя без разрешения… Вчера встречался с одноклассниками.

– Было ли народное ликование по поводу твоего третьего развода?

– Меня все утешали в связи с плохим настроением.

– А чего это оно у тебя было плохое?

– Оно у меня плохое уже давно.

– Чего это?

– Возрастной кризис.

– А когда начался?

– Как один стал жить.

– Тяжело в ученье, легко в бою. – Ей стало его ужасно жалко, но уже не настолько, чтобы закапывать под этой жалостью свою жизнь.

Потому что она уже потихоньку пыталась расставлять по-новому мебель в квартире и в голове.

Перед «Националем» успела забежать домой, переодеться в более фривольную кофточку, на автопилоте сунула в сумку условные трусики, состоявшие из пары ленточек и пары кружавчиков.

Когда-то бабушка по отцу учила ее: «На свидание обязательно надо взять с собой самые красивые трусики и понять, где можно их успеть переодеть… Если вдруг на трусиках лопнула резинка, надо перешагнуть и пойти дальше, будто это не с тобой… Если на юбке появилось пятно от месячных, ни в коем случае не надо прятаться. Наоборот, выпрямить спину и делать вид, что ты этого не знаешь. Когда ты прикрываешь, это твое несчастье, когда ты не прикрываешь, это несчастье глазеющего. Пусть сам с ним и справляется».

Бабушка по отцу была «из благородных», всю жизнь, и не без взаимности, презирала маму. Работала библиотекаршей, курила как паровоз и исполняла романсы хриплым голосом. Собственно, в честь нее и была названа Лида, несмотря на громкие протесты матери.

Елена шла в «Националь» почти вприпрыжку, дело было не в Патронове, а в том, что можно было выйти на «Библиотеке Ленина» и прогарцевать по морозу мимо родного факультета журналистики, погладить пуховой перчаткой железную ограду, показать язык памятнику Ломоносова… Она никогда не ходила на сборы однокурсников; кто был интересен, и так оказался досягаем. Что-то все эти годы мешало заходить внутрь. Но пройти рядышком тянуло и всегда подпитывало энергией…

Сейчас просто летела по Охотному Ряду, удивляясь, что каждый раз после развода попадает ровно в тот возраст, в котором выходила замуж. И тут же худела и хорошела ровно на то состояние.

Патронов сидел спиной ко входу – узнала его по несолидному пиджаку в яркую полоску. Его часто заносило с одеждой. Напротив громоздился лохматый толстый мужчина, шумно и неопрятно поедавший суп.

– Здравствуй, дорогая, – демонстративно поцеловал ее Патронов, и Елена поняла, что ему надо зачем-то похвастаться ею перед едоком супа. – Что-нибудь закажешь?

– Чай, пирожное.

– Знакомься, это Митрофан Иволгин, главный редактор журнала «Те, кто в кадре», – представил Патронов.

– Елена, – протянула она руку Иволгину.

– Наслышан, наслышан, читал… – сказал он и потянулся к ее руке жирными от супа губами. – Может быть, для нас что-нибудь напишете?

– Никогда не слышала о таком журнале, а что у вас за тираж? – Она еле успела отдернуть руку.

– Тираж пока небольшой, но скоро раскрутимся, – закивал он.

– Небольшой – это сколько? – настаивала Елена, разглядывая его лоснящийся пиджак и два жутких свитера под ним.

– Это по-разному. Мы работаем под заказ, вот данный номер будет целиком посвящен господину Патронову. Сколько скажет тираж, столько и сделаем… – Он начал есть суп так быстро, словно Елена собиралась его отнять.

– А как вы распространяете тираж? – Она все еще ничего не понимала.

– По-разному. Но это не главный наш вопрос. Главное, это показать героя в полном объеме. – Он сверкнул глазками на Патронова.

– Ты чего, Лен? Ревнуешь к чужому печатному изданию? Вопросов как у следователя, – остановил тот.

– Кругозор расширяю. А нет ли у вас с собой номера показать?

– Забыл, к сожалению, – развел руками Иволгин, потом забросил в себя последнюю ложку супа. – Уже сто раз извинился! Ну, пойду? Я тогда позвоню и фотографа пришлю.

– Чего ты так сурова? – спросил Патронов, когда толстяк оставил их, совершив еще одну безуспешную попытку поцеловать ей руку жирным ртом, обрамленным хлебными крошками в бороде и усах.

– Зачем тебе этот маргинал? – удивилась Елена.

– Ну, журнал, посвященный только мне. Стоит не так уж дорого. Я смогу его дарить, рассылать… – ответил Патронов. – Правда, мужик какой-то убитый… Сначала выпил два кофе, потом попросил горячее, а потом суп. Что-то у него с обменом веществ неправильно…

– С обменом денег у него правильно. Он просто не сразу понял, на какую сумму тебя можно раскрутить. Постепенно подходил… – хихикнула Елена. – Ты видел, во что он одет?

– Да, одет странно. Но мало ли… Мне тоже не нравятся все эти «версачи», я просто вынужден их носить. Думаешь, главный редактор журнала не может сам заплатить за свою еду здесь?

– Смотря какого? И с чего ты взял, что журнал в принципе существует? Если никто о нем не слышал и никто его не видел… А где ты этого мутного мужика нашел?

– Он мою пресс-службу так достал, что легче было дать, чем объяснять, что не хочется… А вообще-то я даже не подумал, что это может быть липа. Особенно когда он назначил встречу здесь…

– Патронов, ты живешь в космосе. Тебя любой продавец гербалайфа может развести…

– И разводит. Мне их всех жалко, когда они что-то продают, упрашивают…

– Значит, много наворовал, высокое чувство вины, – усмехнулась она. – Вот текст, читай. Мне нужны твоя правка и твоя подпись внизу.

– Слушай, уже полвосьмого. У меня встреча с одним генералом, съезди со мной. – Он взял ее за руку.

– В качестве сопровождения? – скривилась она.

– Да я вечно всем сто встреч на одно время назначаю. И вообще, тут невкусно, а мне с утра хочется восточной кухни, я в «Белом солнце пустыни» назначил… Там такие сладости… а тут стандартный кофейный набор.

– Ладно, поехали. – Елена была очень соглашательски настроена, при виде Иволгина она почему-то испытала жалость к Патронову, как к слепому, которого надо перевести через дорогу.

Понимала, что у него не убудет денег от пообедавшего толстяка, но сразу увидела объем финансовых потоков, перераспределяемых в кошельки патроновского окружения. И тут же остановила себя: «А тебе-то что? Нашла нового опекаемого?»

– Ничего страшного, я привык за всех платить, карма такая, – пафосно признался Патронов. – Девушка, счет!

– А чай и пирожное, я уже пробила, – испугалась официантка.

– Мы не можем ждать, оплачу, а вы пообещайте съесть это пирожное за мое здоровье. Ладно? – пококетничал он.

Пока ехали до «Белого солнца пустыни» белой морозной Москвой, пели песню Максима Леонидова «Я, наверно, молодой бог…». И на словах «…значит, просто не дай ему уйти…» Патронов долго и многозначительно смотрел ей в глаза, так, что она пугалась, что сейчас «мерседес» закрутится на гололеде и в кого-нибудь врежется.