Воспоминания одной звезды - Пола Негри
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Я услышала ее тяжелый вздох — ну вот, и эта бедняжка поддалась его очарованию. Я горько улыбнулась, представив себе, что за жизнь у Руди и сколько сердец завоевано им безо всяких усилий. Чем я лучше всех этих несчастных женщин в темноте кинотеатров по всему свету, которые обожающими взорами пожирали его изображение на экране? Разве Руди, которого знала я, был более реален, чем тот, что на экране?
И вообще, он любил меня по-настоящему? Он способен хотя бы как-то полюбить другого человека, а не страдать от комплекса самовлюбленного Нарцисса, доведшего его до болезни из-за страха перед облысением?
Впрочем, насколько была глубока и сильна его любовь ко мне — это вообще уже не играло роли. Я лишь понимала, что сама-то я полюбила его так, как никогда и никого не любила…
Вдруг дверь резко распахнулась, и ко мне в комнату ворвался рыдающий Руди с лицом, искаженным страдальческой гримасой:
— Ты меня мучаешь! Почему ты то притворяешься, что любишь меня, а то скрываешься, прячешься? — Он бросился на мою постель, принялся молотить кулаками по покрывалу. — Ты не имеешь никакого права заставлять меня так страдать!
— Это я… я заставляю тебя страдать? — мрачно спросила я, а моя рука тем временем, повинуясь какому-то бесконтрольному импульсу, уже гладила его по голове… И я понимала, что прощу его…
— Та женщина для меня ничего не значила, вообще никогда! — воскликнул он. — Ты должна мне поверить.
Я подняла его залитое слезами лицо и поцеловала.
— Верно, я должна тебе поверить. У меня нет выбора.
Я не стала ничего говорить про фотографии, которые исчезли в его спальне. Какая разница? Я не могла делать ему больно, ведь чем сильнее были его страдания, тем сильнее страдала я сама. И невозможно было избавиться от того, что привязывало нас друг к другу.
Из Италии приехал брат Руди, его звали Альберто, он приехал с женой Адой и их семилетним сыном по имени Жан. Хотя отец мальчика вовсе не был похож на своего знаменитого брата, сын его был поразительно похож на дядю… Настало счастливое время, когда мы устраивали по выходным семейные праздники, иногда в «Гнезде орла», но чаще у меня дома, ведь здесь можно было всласть поиграть в теннис на кортах и поплавать в бассейне. Почти неизменно нашими гостями были одни и те же близкие друзья и родственники: моя мама, Альберто, Ада и Жан, Констанс Толмадж[239] с мужем, капитаном Макинтошем; Агнес Эйрс[240] со своим мужем, Мануэлем Ричи; Чарльз Эйтон[241] со своей женой, актрисой Кэтлин Уильямс.
Дни были наполнены веселым смехом и безмятежностью, покоившимся на полном доверии друг другу, на чувстве любви. Иногда по утрам мы с Руди скакали на его арабских лощадях по Беверли-Хиллз, в то время там еще были большие пространства дикой природы, поскольку тогда эти места еще не испортило жилищное строительство. Иногда по вечерам мы устраивали просмотры кинофильмов в моем личном кинотеатре, и Руди управлялся с оборудованием, проявляя такое же прекрасное умение работать с аппаратурой, как и с автомобилями. Он был единственным известным мне человеком, который находил удовольствие в том, чтобы полностью разобрать автомобиль на части, а затем заново его собрать.
Единственное, что бросало тень на нашу счастливую жизнь, это состояние финансов Руди. Его брак и развод привели к огромным расходам, а он еще затрачивал огромные средства на перестройку и содержание «Гнезда орла», а также на свои коллекции картин Средних веков и эпохи Возрождения. Контракт Руди с United Artists должен был быть возобновлен, но всякий раз, когда он заводил об этом речь, представители студии находили всё новые причины, чтобы отложить перезаключение договора. Это был старый трюк, принятый в Голливуде. Руководители кинокомпаний знали, что у Руди имелись долги, поэтому считали, что если откладывать вопрос о заключении договора, он окажется в крайне стесненном положении и тогда подпишет договор на меньшую сумму, чем запросил изначально. Всесторонне обсудив со мною эту проблему, Руди даже руками всплеснул от отчаяния:
— Как же мне быть? Последние мои фильмы оказались не такими успешными. Никто не ломится ко мне с новыми предложениями.
А я настолько много трачу, взвалив на себя непосильный финансовый груз, что уже не могу себе позволить подписать договор с United Artists на меньшую сумму. И вообще, если не получу как можно скорее какие-то наличные, чтобы оплатить счета, я потеряю всё…
— У меня в сейфе сейчас есть сто тысяч долларов. Возьми себе.
Он было запротестовал, но я мягко прикрыла его рот рукой.
— Ни слова больше, — сказала я. — Для меня это инвестиция в наше будущее.
— Полька, ты слишком хорошо ко мне относишься. На самом-то деле мне так много не нужно. Пятнадцати тысяч вполне достаточно.
— Завтра к ланчу они у тебя будут.
Когда я отдавала ему деньги, он попытался вручить мне долговую расписку, но я не приняла ее. Он принялся настаивать:
— Все должно быть в рамках строго деловых отношений, иначе это будет для меня унизительно.
Но я твердо стояла на своем — никаких расписок. Чтобы прекратить дальнейшие разговоры на эту тему, я заговорила о другом:
— Дорогой, я кое-что придумала, и это, по-моему, ускорит подписание контракта с тобой. Мы будем бороться с ними их же оружием: сыграем с ними в отчасти жульническую, но типично голливудскую игру.
Я позвонила своему адвокату, Милтону Коэну, и попросила связаться с Джо Шенком, главой United Artists, который вел переговоры с Руди. «Пожалуйста, намекни ему, что тебе, мол, говорили: он может вот-вот потерять Валентино. Всюду говорят, что одна очень крупная компания предложила Валентино отличные условия, и если United Artists не подпишет с ним договор прямо сейчас, будет слишком поздно. Причем ты, Милтон, должен конечно же упирать вот на что: эти сведения сугубо конфиденциальны, и потому словом нельзя обмолвиться ни с кем, а ему, Шенку, все стало известно от тебя. Джо Шенк, узнав все от тебя, моего адвоката, тут же, естественно, предположит, что за Руди охотится Paramount, которая хочет дать ему роль главного героя в каком-то новом фильме со мною…»
Наутро моя секретарша, Флоренс Хейн, обнаружила долговую расписку Руди на моем письменном столе, где он все же ее оставил. Она спросила меня, как я хочу с нею поступить.
— Ты ничего не знаешь про эту расписку, — сказала я.
— Понимаю, мисс Негри, — ответила она.
Через
