Черчилль. Рузвельт. Сталин. Война, которую они вели, и мир, которого они добились - Герберт Фейс

Департамент финансов предусматривал передачу обширных немецких территорий другим странам: Силезии и Восточной Пруссии – Польше и Советскому Союзу; Саара и прилегающего района – Франции; территории севернее Кильского канала – Дании. Рур и Кильский канал предполагалось сделать международной зоной, которой будет разрешено торговать с рейхом. Оставшуюся часть Германии предполагалось разделить на два государства, северное и южное. Департамент финансов явно стремился провести в жизнь идеи Рузвельта: задачи гражданской администрации и поддержание порядка на всех территориях должны быть возложены на соседей Германии, что позволит вывести американские войска в возможно короткий срок.

Предложения Департамента финансов в экономической сфере вызвали противоречия, определившие весь ход обсуждения этого вопроса. Департамент предлагал:

1) не делать ничего, что бы поддержало экономику Германии и облегчило условия, в которых может оказаться немецкий народ;

2) демонтировать тяжелую промышленность Германии и распределить ее в качестве репараций либо уничтожить, особенно заводы Саара и Рура.

Версия, обсуждаемая с президентом, выглядела так: «Этот регион [Рур] должен быть не только лишен существующей в настоящее время промышленности, но так ослаблен и находиться под таким жестким контролем, чтобы не смочь в обозримом будущем стать промышленным районом. Это гарантируют продуманные меры. В частности, в короткий период, по возможности не дольше шести месяцев после прекращения военных действий, все промышленные предприятия, не уничтоженные в ходе военных действий, должны быть полностью демонтированы и удалены из региона или полностью уничтожены. Из шахт должно быть вывезено все оборудование, а шахты полностью разрушены. Далее. Регион должен быть превращен в международную зону…»

На очередном заседании комиссии 5 сентября Моргентау представил свои суровые предложения. Хэлл настаивал, чтобы не принимать никаких решений по разделу до тех пор, пока не прояснится внутренняя ситуация в Германии и мы не узнаем точку зрения Британии и Советского Союза. Его позицию по отношению к Германии нельзя было назвать ни мягкой, ни снисходительной.

В меморандуме, подготовленном Государственным департаментом для президента 4 сентября, соответствующий параграф гласит: «Первостепенными целями нашей экономической политики [по Германии] являются следующие: 1) уровень жизни населения Германии не должен быть выше уровня выживания; 2) экономическое положение Германии как сильной державы должно быть нивелировано; 3) экономика Германии должна быть ориентирована на зависимость от импорта и экспорта, чтобы не иметь возможности собственными средствами начать выпуск военной продукции».

Стимсон выступал против предложений Департамента финансов, говоря, что они вызовут «огромное всеобщее зло», что немцы будут вечно нищими, что пострадает значительная часть Европы, что ненависть и возмущение, которые возникнут, затмят вину нацистов и отравят радость будущего мира. Эти предложения, страстно доказывал он, только разожгут войну, а не предотвратят ее. Но Моргентау был убежден: менее суровые меры, чем предложил он, не помешают немцам рано или поздно снова попытаться силой добиться мирового господства. Он утверждал, что немецкий народ сможет жить, даже если будет уничтожена его тяжелая промышленность, а оставшаяся часть Европы обойдется и без нее.

На двух встречах комиссии с президентом 6 и 9 сентября эти противоположные точки зрения были обсуждены снова. Но получилась еще большая путаница, чем раньше. Рузвельт, по крайней мере в беседах со Стимсоном, не соглашался с предложением Департамента финансов об уничтожении промышленности Рура. Но теперь он горячо одобрил некоторые из пунктов предложения Департамента финансов. Однажды Моргентау сказал: «Что касается меня, я бы снова сделал Германию сельскохозяйственной страной».

На него, похоже, не производила ни малейшего впечатления мрачная картина страданий немецкого народа в том случае, если тот потеряет средства для экономического и военного возрождения. Он считал, что чем дольше немцы поживут на благотворительном супе, тем лучше будет для них. Народы тех стран, что дважды рисковали расстаться с жизнью и терпели жесточайшие страдания под пятой Германии, наверное, согласились бы с ним. Можно высказать смелое предположение: если бы вопрос был поставлен на голосование в этих странах, подавляющее большинство высказалось бы за то, чтобы обречь немцев на долгие и жестокие страдания, пусть даже при этом ухудшилось бы их собственное положение.

Во время этих совещаний в Белом доме Хэлл, судя по более поздним записям Стимсона и Моргентау, намекнул обоим, что изменил свою точку зрения. Вероятно, тактика государственного секретаря в то время заключалась в том, чтобы при президенте избегать резких споров с агрессивными коллегами из Департамента финансов и горячими парнями из Военного департамента. Однако в записках, которые он посылал в Белый дом от своего имени, он указывал, что его мнение определенно отличается от крайних взглядов Моргентау. Стимсон, напротив, был откровенен. Военачальники и солдаты, которым придется учитывать обстоятельства сразу же и на месте, были американцами, за которых он чувствовал ответственность. Мысль о том, что им, из чувства долга, придется проводить эту политику, вызывала у него депрессию, которой пронизана запись об этой встрече в дневнике, датированная 11 сентября: «Меня очень встревожило физическое состояние президента. Он явно был не таким, как всегда… Он выглядел простуженным и, кажется усталым. Меня беспокоит, как на него подействует эта тяжелая [Квебекская] конференция. Собственно, меня беспокоит, что он едет туда, не подготовив решения по основной и фундаментальной проблеме взаимоотношений с Германией».

В Квебеке, как часто упоминалось, Черчилля убедили согласиться с курсом, предложенным Департаментом финансов.

Отчет о том, что происходило в Квебеке, основывается на мемуарах Хэлла, книге Стимсона и Банди, меморандуме, составленном 20 сентября 1944 года Мэттьюзом, заместителем директора европейского отдела Государственного департамента, и меморандуме, составленном исполняющим обязанности главы Департамента финансов Уайтом 20 сентября 1944 года, статье Моргентау и записи разговора между Рузвельтом и Черчиллем в Квебеке от 14 сентября 1944 года.

15 сентября Черчилль и президент подписали следующее соглашение:

«На совещании между президентом и премьер-министром об оптимальных мерах предотвращения перевооружения Германии установлено, что основным вопросом является будущее управление Руром и Сааром. Легкость, с которой металлургическая, химическая и электронная промышленность Германии может быть конвертирована с мирных рельсов на военные, уже поразила нас своим горьким опытом. Надо также помнить: немцы разрушили большую часть промышленности России и других ее соседей-союзников, и по законам справедливости эти пострадавшие страны должны иметь право забрать себе технику, необходимую им для возмещения своих потерь. Следовательно, упоминавшаяся промышленность Рура и Саара будет неизбежно демонтирована и прекратит существование. Решено, что эти два района должны находиться под контролем какого-нибудь органа международной организации, который будет наблюдать за демонтажем этих отраслей и гарантировать, чтобы они путем каких-нибудь ухищрений не возобновили свою работу. Настоящая программа уничтожения военной промышленности в Руре и Сааре предусматривает конверсию Германии в страну изначально сельскохозяйственную и пасторальную по своему характеру. Премьер-министр и президент пришли к общему мнению по поводу этой программы».

Прилагательное «пасторальная», которое так порицают и осмеивают, принадлежит Черчиллю. Проект Моргентау-Черуэлла, который Черчилль нашел неудовлетворительным, гласил: «Программа уничтожения военной промышленности в Руре и Сааре является частью программы, стремящейся к тому, чтобы в значительной степени превратить Германию в сельскохозяйственную страну».

По возвращении в Вашингтон Моргентау 20 сентября рассказал удивленным Хэллу и Стимсону об истории, предшествовавшей подписанию этого соглашения. Он рассказал, что, когда впервые завел с Черчиллем разговор об этом, премьер-министр гневно возразил. Моргентау процитировал Черчилля, раздраженно спросившего, уж не приехал ли он в Квебек обсуждать схему, которая привяжет Англию к мертвецу? Описывая позже эту сцену, он вспоминал, что Черчилль «…неподвижно сидел в своем кресле, злой, многоречивый. безжалостный. Я никогда в жизни не испытывал подобной словесной порки». Но Моргентау быстро оправился от этой порки. На следующий день он убедил лорда Черуэлла, что эта политика вполне приемлема и она позволит Великобритании быстрее восстановиться после войны. Черуэлл убедил Черчилля принять программу. Но премьер-министру не понравилась форма соглашения, в котором Моргентау и Черуэлл излагали эту политику. Поэтому он позвал своего секретаря и продиктовал свою версию. Это был документ, который подписали президент и премьер-министр. Впоследствии Моргентау рассказывал, что Идеи был очень расстроен и горячо спорил с Черчиллем по этому вопросу. Премьер-министр задержал своего министра иностранных дел и просил его не обсуждать эту тему с министерством обороны до тех пор, пока он, Черчилль, не вернется в Лондон, потому что решил сам «протолкнуть» документ.