Мир, которого не стало - Бен-Цион Динур

Мой третий вопрос был такой: «Любая война связана с разрушением. А всякая гражданская война влечет за собой разрушение человеческих связей и отношений в обществе. Это мы знаем из истории Парижской коммуны{565}. Нет ли опасности, что слабые устои общества, ничем не защищенные, будут уничтожены в этой войне? И не следует ли именно Бунду выработать мнение об этой стороне «вооруженных восстаний»?»

Я говорил тихо и старался выразить мои мысли наиболее простыми и доходчивыми словами, производя впечатление человека, который первый раз говорит на публике и которого одолевает страх публичных выступлений. Я и сам чувствовал себя именно так. Мое бедное пальто дополняло картину: рабочий – скорее всего, безработный, бедный, впервые пытающийся выразить свое мнение публично. Но именно мой внешний облик придал моим словам силу, замаскированную под вопросы. После моих слов в зале воцарилось молчание – я был одним из последних выступавших, – а докладчик выразил сожаление, что ему не хватает времени на то, чтобы подробно ответить на вопросы «рядового товарища». Однако он попытался научить меня революционному социализму, намекнул, что подозревает «скрытый сионизм». Я удивился, что докладчик удовольствовался легким намеком на мой сионизм, а в целом говорил по делу: постарался доказать, что его путь – путь революции, марксизм – единственно возможное учение в данных обстоятельствах, а военная победа – реальное и правильное воплощение общественных изменений, а следовательно, она будет социальной по своей природе.

Моим товарищам очень понравился этот спор, но с духовной точки зрения мне было плохо: страшные образы жестоких погромов и убийств евреев долгое время не покидали меня. И я думал, что, возможно, председатель был прав, намекая, что я «не из того теста, из которого получаются революционеры», и что «никакие объяснения мне не помогут».

В течение тех месяцев меня несколько раз задерживали полиция и охранка. И каждый раз мне удавалось избежать заключения. Два случая были особенно выдающиеся: я спасся буквально чудом. В марте, если я не ошибаюсь, в Кременчуге арестовали всех членов городского партийного комитета нашей партии, среди которых был учитель Дубников (он был убит во время погромов в Хевроне) и еще несколько моих знакомых. Деятельность партии в городе была совершенно парализована. Я получил указание «ускорить помощь» этому филиалу. Я взял с собой Хаима из Лубен и Давида (Каплана) из Лохвицы и приехал на неделю в Кременчуг. Мы восстановили деятельность всех партийных учреждений города. Мы организовали кружки и даже провели массовое собрание на острове Днепра: товарищи приезжали на собрание на лодках, а через некоторое время благополучно разъехались. Полиция опоздала на два часа.

На обратном пути мы были неосторожны – сели выпить чаю в буфете на станции Ромодан. Тем временем прибыл поезд из Киева, и на станцию вошел пожилой генерал, маленького роста и с большим животом. Он имел сердитый вид и ступал тяжело, окруженный спереди и сзади большой свитой, состоявшей из офицеров и сыщиков. Он сердито посмотрел в сторону нашего стола, проворчал что-то своим сопровождающим и… исчез. Это был военный генерал-губернатор Кременчуга (я забыл его фамилию), который славился своей жестокостью. Один из жандармов обошел вокруг нашего стола, внимательно всмотрелся в нас и задержал взгляд на мне. Внезапно он обратился к нам тоном приказа:

«Прошу всех подняться наверх, на второй этаж, в жандармский участок. Я должен обыскать вас и проверить ваши документы». Мы встали и зашагали за ним. Нас сопровождала вся свита офицеров, сыщиков и жандармов.

Больше всего я боялся за Хаима. Я знал, что он дезертировал из армии, и если бы это открылось, его положение было бы очень тяжелым. Когда мы вошли, жандармский полковник отделил меня от остальных и приказал каждому из нас отдать ему паспорт, а также проверил наши карманы и вещи. Проверил, задал вопросы и велел стать в стороне. После этого он обратился ко мне: «Покажи нам свой паспорт, Бенцион Залманович Динабург, уроженец Хорала Полтавской губернии, – все верно, я не ошибся?» – «Все верно. Вот документы». – «Я узнал тебя по фотографии. Вот уже полтора года я тебя ищу. Я навещал твоих родителей, и мне показали адреса мест, где ты жил два, три и четыре года назад. Теперь кончено. Вы свободны и можете идти, – обратился полковник к остальным, – мы задержим только тебя. Мы нашли твою фотографию в подпольном издательстве в квартире Веры Слуцкой, твоей поклонницы и ученицы – и теперь ты дорого заплатишь за ее почитание». Он рассмеялся. «Но ведь Вера Слуцкая освобождена из заключения по амнистии, а вы арестовываете меня за то, что она – моя поклонница? Странно!» – «Обыщите его как следует, – громко воззвал полковник. – Добудьте каждый клочок бумаги и тщательно проверьте». Широкоплечий черноусый жандарм с глупым лицом поспешил выполнить приказ, а полковник стал просматривать бумаги. «А, тезисы доклада! Это мне хорошо знакомо! Бенцион Залманович Динабург, ты знаешь, что я тоже твой ученик – я прочитал все выписки, которые делала твоя ученица о сионизме и о его социалистических революционных основах! Разве вы тоже не эсеры – сионисты-революционеры?! – и опять рассмеялся. – Итак, мне ясно, что ты едешь с лекции на лекцию. Какова общая тема твоих выступлений?» – «Я не знаю, почему господину потребовалось тратить столько усилий, чтобы разыскать меня: вы могли прийти в дом моих родителей. Я постоянно живу там. Ромодан находится всего в одной станции от Хорала, а еду я в Прилуки, я должен там держать экзамен в апреле, а это не тезисы к докладу, а ответы к предполагаемым экзаменационным билетам – по литературе, истории и географии России. Сейчас придет поезд, и мне надо ехать. Я признаю, что у господина полковника великолепная память – узнать меня по фотографии и запомнить, что преподавал ученикам, когда я сам уже это забыл. Но этого недостаточно, чтобы арестовать меня». – «Какой хитрый! Я, полковник Якобсон, собаку съел на таких делах, запомни это. Меня сложно запутать. Я умею отличить тезисы к докладу от экзаменационных билетов. Но – все может быть… Хорошо. Вот уже второй звонок. Иди. Возьми билет. Езжай в Прилуки. Или в Киев? Меня не проведешь! Но хорошенько запомни: я советую тебе не встречаться второй раз, не сталкиваться больше никогда с полковником Якобсоном! Понял? Ступай». И сказал сыщикам: «Проследите за ним, пока он не сядет в поезд».

Через две-три недели я шел по тротуару в Лубнах, недалеко от моей квартиры, когда ко мне вдруг подошли двое полицейских, арестовали и повели в участок. Жандармский офицер приказал обыскать мою одежду. Нашли бумаги. Записи. И две политические брошюры социалистического содержания. Офицер разволновался: «Нет такого еврейского парня, у которого бы в кармане не было социалистической пропаганды! Что ты здесь делаешь?» Я достал документы. «Я из соседнего города, из Хорала. У меня здесь живет старая тетка, сестра матери. Я приехал ее навестить, только сошел с поезда и собирался идти к ней, как меня арестовали…» – «Ложь! Выдумки! И кто твоя тетка?» – «Рохл Малкина, вот ее адрес». – «Хорошо, сейчас проверим», – и он послал городового срочно доставить мою старую тетю в участок. Я у нее никогда не был. Я не знал, как все это понравится ее мужу – ее второму мужу, узколобому бухгалтеру и трусу. Но я полагался на разум моей тетушки. И правда – она явилась без промедления. Ее ввели в участок. «Вам знаком этот молодой человек?» – «Конечно, это сын моей сестры из Хорала». – «Как его имя?» – «Господин, я не знаю, Бен-Циан или Давид. Они близнецы и похожи друг на друга как две капли воды. Различить можно только по глазам. Так, так… Бен-Циан! Да, он косит на правый глаз». – «Так вот, тетушка, мы дадим ему проездное свидетельство, городовой проводит его в ваш дом, а оттуда на поезд и посадит его туда. Все под вашу ответственность, и если что случится – пошлем его домой вместе с арестантами».