Берлин, Александрплац - Альфред Дёблин

зайти в какое-нибудь закрытое помещение, например в здание Центрального рынка, впрочем, там ужасный шум и гам, вдобавок вас собьют с ног ручными тележками, потому что эти типы даже и не подумают крикнуть поберегись. В таком случае уж лучше поедемте с вами в суд по трудовым делам на Циммерштрассе и позавтракаем там. Кому приходится больше возиться с мелким людом, – в конце концов, Франц Биберкопф тоже не бог весть какая шишка! – охотно поедет, разнообразия ради, в западную часть города и посмотрит, что там делается.

Буфет при трудовом суде помещается в комнате № 60, это очень небольшая комнатка, со стойкой и экспресс-машинкой для варки кофе, на стене вывешено меню: «Обед: суп с рисом, рагу из баранины с картофелем (сколько букв р) 1 марка». За столом сидит полный молодой человек в роговых очках, обедает. Взглянем на него и убедимся, что перед ним дымящаяся тарелка с бараньим рагу, соусом и картофелем и что он собирается все это, не теряя времени, поглотить. Его глаза блуждают по тарелке, хотя никто ничего у него не отнимает, никого даже и поблизости нет, он за столом один, но все-таки чего-то беспокоится, режет, уминает еду и поспешно сует ее в рот, раз, раз, раз, раз, и в то время, как он работает, туда вилку, сюда, туда, сюда, в то время, как он режет, давит картошку и набивает себе рот, посапывает, причмокивает и глотает, его глаза поглядывают, его глаза посматривают на все уменьшающуюся порцию на тарелке, стерегут ее со всех сторон, как два злых пса, и прикидывают ее объем. Еще раз вилку в рот, еще раз вон изо рта, и – точка, готово, молодой человек встает, дряблый и тучный, он все сожрал, начисто, и теперь собирается платить. Вынимает бумажник и жирным голосом спрашивает: «Сколько с меня, фрейлейн?» Затем толстяк, сопя, выходит и распускает у себя сзади хлястик на брюках, чтоб животу было просторнее. В желудок у него наложено сейчас добрых полтора кило продуктов питания. И вот в животе начинается теперь работа, животу предстоит справиться со всем, что его хозяин туда навалил. Кишки качаются, колыхаются, весь аппарат извивается и производит глотательные движения, как дождевой червь, железы делают все, что им полагается, выделяют в поглощенную пищу свой сок, брызжут, словно из брандспойта, сверху течет слюна, толстяк глотает, пища проталкивается дальше в кишках, штурмом берет почки, словно универсальный магазин в дни распродажи, и вот уже, извольте, помаленьку, помаленьку просачиваются капельки жидкости в мочевой пузырь, капелька за капелькой. Погоди, брат, скоро ты вернешься тем же коридором к двери, на которой написано: Для мужчин. Такой уж порядок на свете.

За дверями заседание. Домашняя работница Вильма, как вы пишете свое имя, я думал, оно пишется через «ве», а у вас тут через «фау», так что давайте я переправлю. Она стала очень нахальной, начала грубить, вести себя неприлично, соберите-ка вещи и убирайтесь, на это есть свидетели. Она такого не делает, ей самолюбие не позволяет. По 6-е число, включая разницу за три дня, десять марок я согласен уплатить, жена моя лежит в клинике. Сколько вы требуете, фрейлейн, иск предъявлен на 22 марки 75 пфеннигов, однако я должен констатировать, не могу же я допускать, чтоб со мной так обращались, стерва и подлая тварь, прошу вызвать и допросить жену, когда она поправится, истица сама первая начала дерзить. Стороны приходят к следующему соглашению.

Дело шофера Папке с прокатчиком кинофильмов Вильгельмом Тоцке. Что это за дело, его только что положили на стол. Ну хорошо, пишите: явился лично прокатчик кинофильмов Вильгельм Тоцке, нет, я только по его доверенности, хорошо, а вы служили у него шофером, значит, сравнительно недолго, у меня произошло это несчастье с машиной, принесите-ка мне ключи, итак, вы говорите, у вас произошло столкновение, а что скажете вы по этому поводу? 28-го числа, в субботу, ему велели заехать за хозяйкой в Адмиральские бани, это было на Викторияштрассе, они могут подтвердить, что он был вдрызг пьян. Он во всей округе известен как пьяница. Плохого пива я и в рот не беру; машина была германская, ремонт обошелся в 387 марок 20 пфеннигов. Так как же произошло столкновение? А так, что в ту же минуту машина заскользила, тормоза на все четыре колеса у нее нет, ну я моим передним колесом в его заднее. Сколько же вы в тот день выпили, ведь пили же вы что-нибудь за завтраком, я был у хозяина, там меня и кормят, хозяин очень заботится о своих служащих, потому что он очень добрый человек. Мы вовсе и не хотим взыскивать с этого человека убытки, а просто уволили без предупреждения, за пьянство, отчего такой случай и произошел. Приходите за своими вещами; они валяются на Викторияштрассе. А хозяин сказал тогда по телефону: вот обезьяна-то, это он так машину исковеркал. Это вы не могли слышать, слышал, ваш аппарат такой громкий, раз человек без образования; кроме того, он еще телефонировал, что я украл запасную шину, прошу допросить свидетелей. И не подумаю, вина обоюдная, хозяин сказал не то скотина, не то обезьяна, причем назвал по имени, хотите помириться на 35 марках, сейчас без четверти двенадцать, время еще есть, можете вызвать его по телефону, в крайнем случае до без четверти час он должен быть здесь[600].

Внизу, у подъезда, на Циммерштрассе стоит какая-то девушка, она случайно проходила здесь, подымает кверху зонтик и опускает в кружку письмо. В нем говорился: Дорогой Фердинанд, твои оба письма я с благодарностью получила. Я все-таки сильно ошиблась в тебе, не думала, что дело с тобой примет такой оборот. Ты сам должен признать, что для того, чтоб нам соединиться на всю жизнь, мы слишком молоды. Думаю, ты с этим в конце концов согласишься. Ты, может быть, думал, что я как все другие девушки, да не на такую напал, мой милый. Или, может быть, ты думаешь, что у меня есть деньги? Тогда ты глубоко ошибаешься. Я ведь дочь простых рабочих. Это я сообщаю тебе, чтоб ты мог сообразоваться с этим. Если б я знала, что из всего этого выйдет, я вовсе не начала бы переписку. Ну, теперь ты знаешь мое мнение, сообразуйся с ним, ты же должен знать, что у тебя на душе. С приветом, Анна[601].

В этом же доме, в боковом флигеле, в кухне сидит другая девушка; мать ушла за провизией, девушка тайком пишет дневник, ей двадцать шесть лет, безработная.