Как мы делали реформы. Записки первого министра экономики новой России - Андрей Алексеевич Нечаев

Верховным Советом. К тому же установленный сбор был достаточно гибким, что обычно нехарактерно для налогов. Хотя, конечно, определенную критику нам пришлось по этому поводу выслушать. Формально она была не лишена оснований, потому что мы, по сути, как бы вводили новый налог. Но нам важна была сама идея. Состояла она в том, что если предприятие повышает цены на нефть, то оно должно часть своей дополнительной прибыли отдать в бюджет. Таким образом от прямого административного регулирования цен мы переходили уже к регулированию косвенному, тарифному.

Одновременно вводился индивидуальный подход к добывающим предприятиям в части акцизов. Сам термин в данном случае был выбран не очень удачно, поскольку де-факто это были рентные платежи. Указом давалось поручение правительству в недельный срок дифференцировать эти акцизы по каждому предприятию, потому что экономические показатели их деятельности в немалой степени зависели от условий добычи и других природных условий. В правительстве этим занималось Министерство топлива и энергетики. Как всегда бывает при принятии индивидуальных решений, особенно в достаточно массовом масштабе, не обошлось без волюнтаризма и даже, не исключаю, коррупции. Никого конкретно обвинять, разумеется, не могу.

Впоследствии, как мы знаем, российское правительство активно развивало эти идеи. Наш акциз (теперь он называется налог на добычу полезных ископаемых) стал более универсальным. Была введена также экспортная пошлина, которая, по сути, реализовывала ту же идею, что если предприятие продает свою нефть (в данном случае на экспорт) дороже некоторого устанавливаемого порога, то часть выручки оно отдает государству. Сейчас это один из ключевых источников поступлений в бюджет от внешнеэкономической деятельности. Наша идея введения прямой зависимости государственных поборов от размера цены продажи нефти предприятием прижилась надолго.

Я не скажу, что этот указ работал очень эффективно. Он, скорее, заложил основы перехода к новой системе регулирования ценовых пропорций в топливно-энергетическом комплексе и регулирования финансовых взаимоотношений государства с ТЭК в целом. Тем не менее принятые решения способствовали, с одной стороны, повышению доходов бюджета от ТЭК, а с другой стороны, в большей степени переводили нефтяную промышленность на условия самообеспечения, самофинансирования и хозрасчета, одним словом на рыночные рельсы.

Что нельзя делать тайной

В рамках «малых дел» реформы было принято на первый взгляд малозначимое, а на самом деле очень существенное решение, абсолютно несвойственное для предыдущего, «социалистического» законотворчества. Речь идет об установлении перечня сведений, которые не могут составлять коммерческую тайну. Учтем, что в стране только-только начал создаваться частный сектор, впереди была массовая приватизация госсобственности, и нужно было создать условия, позволяющие понять реальное финансовое состояние предприятий.

В СССР многие совершенно естественные для нормального экономического анализа сведения вообще были государственной тайной или документами для служебного пользования. Теперь получившие свободу директора сами стали определять, что на их предприятии составляет коммерческую тайну. Каждый действовал в меру своего понимания предмета, часто засекречивая все и вся.

Разработанный нами документ вводил этот процесс в цивилизованное русло. В нем четко и ясно говорилось, что учредительные документы не могут составлять тайну, как и документы, дающие право заниматься предпринимательской деятельностью. Самое главное, что рассекречивались данные по установленным формам отчетности о финансово-хозяйственной деятельности: документы о платежеспособности организации, сведения о численности работающих и заработной плате, об условиях труда, наличии вакансий, об уплате налогов и обязательных платежей, о загрязнении окружающей среды, сведения об участии должностных лиц в кооперативах, малых предприятиях, товариществах и так далее.

Отчасти это было сделано тогда с вполне утилитарной для самого государства целью. Нужно было, чтобы российские контрольные и налоговые службы получили максимальный доступ к информации предприятий. Особенно актуально это было для бывших заводов и фабрик союзного подчинения, с которыми российские службы раньше почти не имели дела. Но в то же время документ составлялся и с прицелом на перспективу приватизации.

Вторым его пунктом государственным и муниципальным предприятиям запрещалось до процесса их приватизации и в ходе нее относить к коммерческой тайне размер имущества, денежные средства, вложения в доходные активы, торговые, кредитные и иные договоры. Тем самым мы открывали предприятия для изучения возможным будущим владельцам. Ведь для того, чтобы люди могли всерьез покупать предприятия и участвовать в приватизации, нужно было, чтобы они имели возможность хотя бы приблизительно понять, что эти предприятия собой представляют. Директора часто этому противились. Конечно, с точки зрения международного права документ получился необычный, даже в чем-то смешной. В нормальной юридической практике разрешено все, что не запрещено. И у нас всегда был перечень сведений, составляющий государственную тайну. Все, не подпадающее под этот перечень, вроде бы должно быть открыто. Но в реальной жизни на самом первом этапе становления рыночной экономики было по-иному, поэтому и был принят документ, в явном виде перечислявший то, что не может являться тайной. Инициатива создания такого документа исходила от Госкомимущества Анатолия Чубайса и налоговых служб.

Нудная и тяжелая борьба с Верховным Советом за доходы и расходы

В июне 1992 года было принято постановление Верховного Совета, имевшее большое значение для повседневной практики каждого предприятия. В нем Верховный Совет фактически согласился с проектом постановления правительства «Об утверждении положения о составе затрат по производству и реализации продукции, включаемых в себестоимость, и о порядке формирования финансовых результатов, учитываемых при налогообложении прибыли», подготовленным Министерством экономики. За этим длинным и нудным названием на самом деле скрывался чрезвычайно важный документ. Он определял, что́ можно относить на себестоимость продукции и услуг, уменьшая при этом налоговую базу по налогу на прибыль; какие доходы формируют базу налога на прибыль; как определяются финансовые результаты деятельности предприятия. В положении формулировались также возможные льготы при налогообложении прибыли. Это был первый серьезный шаг к формированию налогового кодекса для новой рыночной экономики. Он затрагивал каждое российское предприятие и организацию всех форм собственности.

Это был один из тех нечастых случаев, когда правительство сработало с Верховным Советом слаженно и эффективно. Должен заметить, что, если речь шла пусть о важных, но сугубо рабочих, образно говоря «технологических», моментах госрегулирования типа приведенного выше, парламент обычно с нами соглашался. Влезать в суть многостраничных законопроектов с обилием специальных терминов многим депутатам было лень, а часто просто не под силу.

Значительная часть тогдашних членов Верховного Совета пришла в законодательную власть на фоне высокой политической активности общества в конце 80-х годов. Там было немало народных трибунов, старых советских и партийных аппаратчиков, а профессиональные экономисты и юристы составляли явное меньшинство. Уровень экономической грамотности большинства депутатов, особенно применительно к рыночным отношениям, был, мягко говоря, невысок. Зато Верховный Совет сразу оживлялся, когда речь заходила о каких-то концептуальных положениях или о выделении денег. Такие принципиальные моменты, как степень и этапы либерализации экономики, способ проведения приватизации