Социализм. История благих намерений - Александр Монович Станкевичюс

Как правило, лишенцев приравнивают к кулакам, не принимают их в колхозы и одновременно раскулачивают, т. е. конфискуют имущество и выгоняют из жилых строений, причем это раскулачивание распространяется на всех членов семей лишенцев. Мало того, в целом ряде районов имеются постановления, запрещающие лишенцам в сельских местностях продавать товары даже по двойным ценам, отпускать лишенцам на постоялых дворах и в гостиницах чай и какие-либо иные продукты. Иными словами, лишенцы в сельских местностях ставятся в абсолютно безвыходное положение. По этому поводу необходимо заметить, что понятия “кулака” и “лишенца” не идентичны. Лишенные избирательных прав не являются обязательно хозяевами-кулаками. Лишенцы по прошлому своему положению – стражники, городовые и другие мелкие служители царского строя фактически являются в деревне хозяевами маломощными, середняками или даже бедняками» [91].

Итак, «лишенцев» всячески притесняли, причем далеко не всегда вопреки законам, а вполне в соответствии с их предписаниями. Притесняли абсолютно произвольно, о чем уже было сказано выше, и не только «бывших господ», но и маленьких детей. Енукидзе озабочен не тем, что лишенцев выселяют из Москвы, а тем, что их выселяют до того, как разработан соответствующий закон, до того, как органы НКВД и Моссовета разработают инструкции по выселению. Впрочем, в последней части письма он предлагает упорядочить процесс и привести практику в соответствие с законом, поскольку местные власти, несомненно усердные в построении социализма, все-таки перегибают палку.

Но не стоит думать, будто руководство СССР взялось защищать «лишенцев» (оно же их и породило). Люди, которые были «лишенцами», продолжали подвергаться преследованиям, но уже куда более широкомасштабным, чем ранее. Мы уже говорили о ссылках «кулаков», которые продолжались на протяжении всех 1930-х гг. Миллионы людей тогда оказались буквально вырваны с корнем от своего дома, семьи, родины. Прошедшие через спецпоселения «кулаки» могли восстановить себя в правах, но это удавалось далеко не всем. Да и кто бы вернул жизни детей, которые погибли в ходе кампаний высылок. Для многих священников 1930-е оказались худшими годами их жизни, потому что именно тогда многие представители Церкви были физически уничтожены, вместе с церквями, о чем ранее мы также говорили в главе «Борьба социалистов с христианской религией в России». Судьба «частников» тоже была незавидной, ибо к 1935 г. всякая частная деятельность была окончательно запрещена, а репрессии и ограничения к ним начали применять гораздо раньше. Значительное количество родственников «лишенцев», их детей, были использованы как дешевая рабочая сила на сталинских стройках в качестве «тылоополченцев». За период с 1930 по 1937 г. более 90 тыс. человек прошли через работы в тыловом ополчении, задействованном преимущественно в тяжелом труде на шахтах, лесоповале, строительстве дорог [153, с. 52]. Большинство их были детьми представителей «эксплуататорских классов», т. е. по факту их вина была лишь в происхождении из семьи кулака или священника, торговца и т. д. Например, среди тылоополченцев, приданных НКПС (Народный комиссариат путей сообщения), в 1932 г. 82,3 % были детьми представителей классово «неполноценных». В отдельных батальонах тылового ополчения данный показатель был еще выше – например, как в 32-м батальоне, дислоцированном на Урале, где члены семьи «лишенцев» составляли более 90 % [153, с. 59]. Таким образом, в основе пополнения тылового ополчения рабочей силой лежала дискриминация за социальное происхождение, и это не было «перегибом на местах», а являлось вполне осознанной и многолетней политикой нового социалистического строя.

Несмотря на «демократичность» Конституции 1937 г., которая обещала всеобщее избирательное право, практика преследования «антисоветских элементов» продолжилась и даже расширилась на национальное происхождение. Например, в 1935 г. с 20 февраля по 10 марта 41650 человек были депортированы из Винницкой и Киевской областей в восточные области Украины, в основном немцев и поляков. В январе 1936 г. еще 15 тыс. немецких и польских хозяйств были депортированы из Украины в Казахстан. С 25 марта 1935 г. по весну 1936 г. из Ленинградской области в Сибирь депортировали 30 тыс. финнов. В 1937 г. с Дальнего Востока в Среднюю Азию было депортировано 172 тыс. корейцев [212, с. 449–454]. В период Большого террора – 1937–1938 гг. – по «национальным операциям» было расстреляно более 247 тыс. человек. Еще 387 тыс. были расстреляны по приказу № 00447, по которому проходили многие «кулаки», духовенство и т. д. – те, кто входил в категорию «лишенцев».

Не оставили «лишенцев» в покое и позднее, хотя они уже однозначно назывались «антисоветскими элементами», но, в сущности, это были все те же представители социально «неполноценных» классов: духовенства, бывшего дворянства и офицерства, бывших кулаков и предпринимателей, просто верующие и представители «неблагонадежных» этносов, вроде поляков и финнов, и т. д. Накануне войны с Германией эти люди воспринимались уже не просто как враждебные социалистическому строю, но как агенты иностранной разведки, готовые пойти против советской власти в любой момент. Как гласит Приказ НКВД от 11.10.1939 № 00112: «Списочный учет антисоветского элемента является основой оперативного учета. На списочный учет должны быть взяты все те лица, которые в силу своего социального и политического прошлого, национально-шовинистических настроений, религиозных убеждений, моральной и политической неустойчивости, являются враждебными социалистическому строю и поэтому могут быть использованы иностранными разведками и к.-р. центрами в антисоветских целях» [278]. В 1941 г., в связи с началом войны с Германией, было принято решение о выселении немцев из АССР Немцев Поволжья и ликвидации последней. Высылке было подвергнуто 950 тыс. немцев как с территории их поволжской республики, так и из других областей СССР [115]. Все они поступили на спецпоселение, познав участь крестьян, выселенных десятью годами ранее в рамках «антикулацкой кампании».

Безусловно, такая политика в отношении определенных классов и этносов не может быть списана только на предвоенную обстановку, так как была объявлена в самом начале существования советского государства. Однако дискриминационный характер социалистического строя, его подчеркнутое неравенство проявлялось не только репрессиями в отношении лишенцев, но даже в отношении рабочих. Это было показательно в политике оплаты труда в 1920-е гг., выражавшейся в форме положительной дискриминации. Оплата труда рабочих в 1920-е гг. может быть описана одним словом – «уравниловка». Молодое советское государство старалось следовать социалистической догме во всем, в том числе в вопросах равной оплаты труда независимо от квалификации рабочего и независимо от отрасли. Маркс писал, что «требовать равного ила хотя бы только справедливого вознаграждения на основе системы наемного труда – это то же самое, что требовать свободы на основе системы рабства» [209, с. 133]. Однако речь здесь шла о капиталистической системе, где господствовал наемный труд и рыночное ценообразование. Так что в новых реалиях СССР требовать равного вознаграждения было бы логично. Например, на XV партконференции в 1926 г. была дана директива на «подтягивание в заработной плате наиболее низкооплачиваемых групп рабочих и более отсталых по зарплате отраслей вообще, как первый и