Шпион в Юрском периоде - Геннадий Прашкевич

Потом я ее увидел.

Металлическая сеть влажно поблескивала в неясном лунном свете. Лодка стояла, приткнувшись к берегу. Я сразу увидел черный проем в сетке, будто его вырезали ножом. Если вывести лодку — ее мотор работал на холостом ходу, — погоня объявится не скоро. Ни Юлаю, ни неизвестному не на чем меня преследовать. Я по привычке прижал локоть к боку — “магнум” придал бы мне уверенности.

Минута? Полчаса? Есть у меня хоть какой‑то запас?

Я решился.

Я прыгнул в лодку.

Цепляясь пальцами за скользящую плотную сетку, вывел лодку в проем.

7

Мир был соткан из смутной игры теней.

Он был соткан из негромкого плеска, запаха водорослей и йода.

Мир раскачивался, показывая мне клыки подводных, вдруг обнажающихся камней. Лодку раскачивала волна, вдруг обдавала меня брызгами. Я насквозь промок, но не торопился включать мотор, хотя тучи теперь шли так плотно, что заметить меня с берега было невозможно. Очередной черный камень, до блеска отполированный водой, угрожающе поднялся за бортом. Я оттолкнулся от него веслом. Найду ли я проход в рифах? Во тьме, затопившей невидимые прибрежные скалы, не маячил ни один огонек. Я не слышал голосов, выстрелов. Скорее всего Юлай и его гость еще не обнаружили пропажу.

А может, и не надо ничего обнаруживать?

Может, они следили за мной, видели каждое мое движение?

Все произошло слишком просто. Слишком просто, черт побери, вдруг дошло до меня. Если они спровоцировали меня, сейчас появится вертолет. Меня поймают в луч прожектора и расстреляют прямо в океане.

Включив мотор, я сразу ощутил его ровную надежность.

Без всякой злобы я подумал: Юлай упустил меня.

И все же что‑то саднило.

“Мы лечим…”

Юлай знал о вошедшей в бухту лодке. Он окликнул меня в комнате и, наверное, заметил, что я не сплю. Тем не менее ушел в бункер связи и увел с собой пса. А гость, оставив лодку, поднялся наверх, не удосужившись перекрыть выход в океан. Не слишком ли много счастливых совпадений?

Опять потянуло ветром. В разрывах туч поблескивали тоскливые звезды, то появлялась, то исчезала луна — зеленая, ледяная. Я для этой луны ничего не значил, ей было абсолютно все равно, куда я плыву, однако своим неверным светом она спасала меня. Валы накатывались громоздкие, вялые. Поднимаясь, они таинственно и нежно вспыхивали, ветер сдирал с них пену, и я то взлетал в смуту лунного преломленного света, то проваливался на темное дно влажных колеблющихся провалов.

Часа через два слева по ходу вспыхнули многочисленные огни.

Городок? Наверное, тот, в который я наезжал на машине Пана? Скучный, как смерть, пыльный, как пустыня?

На кормовой банке я вдруг наткнулся на сверток.

Что‑то плоское в парусине. Если бы циклоп подстроил этот побег, вряд ли бы он стал что‑то оставлять в лодке.

Светало.

Сквозь легкие хлопья нежного тумана выступило суровое каменистое побережье.

Из воды торчали обломанные мачты, тяжело громоздились остовы полузатопленных судов. Что‑то вроде кладбища старых кораблей, морская свалка. Лучшего места не придумаешь. Я так обрадовался этой свалке, что забыл об осторожности. Лодку бросило бортом на ржавую дугу накренившегося танкера, выпотрошенного, судя по звуку, до самых трюмов. Я упал и разбил о шпангоут губы.

Ладно. Свобода всегда пахнет кровью.

Еще свобода пахла гнилью и водорослями, ржавчиной и мазутом.

А еще она всхлипывала, вздыхала, чавкала и стонала под ободранными бортами давно отживших свое кораблей.

Глава восьмая

1

Конечно, это был не тот скучный городишко.

А если вдруг тот, то его здорово почистили от пыли и скуки, а жителям поддали под зад. Они с утра бегали как заведенные.

Центральный парк, конечно, оказался Баттери–парком — ни больше ни меньше, хотя украшали его гипсовые скульптуры, сработанные далеко не Роденом. Вдыхая воздух свободы, я неторопливо прогулялся по Ярмарочному парку, где почему‑то не нашел ни одной торговой палатки. Зато увидел “Библиотеку и картинную галерею” — здание столь мощной постройки, что в нем спокойно можно было хранить весь национальный запас золота страны. А в конце прогулки набрел на “Музей нашей естественной истории”. Он был столь велик, что в нем можно было выставить скелет кашалота в натуральную величину.

Два отеля в центре городка оказались “Паркер–хаусом” и “Карильоном”.

В первом я выпил чашку кофе с фирменными круглыми булочками, а второй меня удивил малыми размерами. В отличие от настоящего “Карильона” в нем не заблудился бы и карлик.

Зато магазинчики меня устроили.

Разумно быть экономным…

Стерн доставит куда угодно…

Никто не продает дешевле Гимбелса…

Звучало несколько хвастливо, но отвечало истине.

Я нашел в магазинчиках все, что необходимо человеку в моем положении. Сменил брюки и башмаки, сменил рубашку. Правда, куртку Л. У. Смита не выбросил — привык к ней. Как ни странно, после стольких обысков и переодеваний я сохранил в кармане наличные деньги; на них не покусились даже ирландцы. Я не побывал лишь в отделениях “Тиффани” и “Корветт”, зато “Рекорд Хантер” сразу меня привлек — не новыми музыкальными альбомами и не выставкой музыкальных инструментов, а уютным кафе; я проголодался. Бифштекс с печеным картофелем, хлеб, сдобренный чесноком; я заказал стаканчик виски — хватит с меня вынужденных постов, тем более что добрая половина посетителей, невзирая на раннее время, была уже навеселе. В кармане у меня лежал плейер с наушниками и две кассеты. Я попросил что‑нибудь шумное. Продавщица в “Рекорд Хантер” улыбнулась мне понимающе.

— Ты один?

Я вздрогнул.

Женщине было под тридцать.

— Этажом выше живет моя злая жена, вредная служанка, собака и куча сопливых детей, я даже не знаю, сколько, — ухмыльнулся я. — Каждые два года жена приносит мне не меньше троих, такой у нее характер.

— Сколько же тебе лет? — удивилась женщина, растягивая в недоверчивой улыбке густо накрашенные губы.

— Много. Я вроде фараона, свалившегося с небес.

— Ты фараон? — еще больше удивилась она.

— В некотором смысле. Но не в том, который тебя тревожит.

Она ничего не поняла, но недовольно отошла к стойке. Рисковать она не хотела. Профессия научила ее относиться к фараонам настороженно. Но не успел я разрезать бифштекс, как кто‑то громко спросил:

— Знаешь, кто мы?

Я обернулся.

Ребята хорошо выпили.