Шпион в Юрском периоде - Геннадий Прашкевич

Глава седьмая

1

— Я предупреждал: Ровер инициативен. Ты сутки мог купаться в холодной воде, если бы я не вернулся. Он ни за что не пустил бы тебя на берег.

Циклоп наклонил мощную голову, веко на невидящем глазе дернулось — он устал.

Я подумал: все же он не похож на обычного исполнителя. Охранять меня могли те же ирландцы — они нанимаются как раз для такой работы, а записывать мои ночные вскрики — с этим вообще справился бы и Пан. В Юлае, несомненно, чувствовалось нечто большее.

— Я плохо сплю, — пожаловался я.

— Зато становишься инициативен.

Мне не понравился тон Юлая.

— Ты говорил, что никогда не лжешь, — усмехнулся я. — Ты говорил, что выхода из бухты не существует. А как же моторная лодка? Я слышал гул двигателя, видел пятна от горючего.

— Я не лгу, — устало кивнул Юлай. — Я вернулся на лодке. Войти к нам можно только снаружи, отсюда мы не можем открыть вход. Примирись с этим.

— Почему‑то твоя правда выглядит слишком сложно.

— Это не имеет значения.

Он выложил на стол пачку газет.

— Я ложусь спать. Не болтайся по берегу, пусть Ровер придет в себя.

2

Газетчики все еще занимались Беллингером.

На поверхность всплыли странные подробности. Печатались отрывки из знаменитых романов “Генерал” и “Поздний выбор” с комментариями офицера АНБ, не пожелавшего назвать свое имя. Он утверждал, что некоторые тексты Беллингера являются шифрованными; правда, не предлагал ключ. Некто доктор Сайс, лингвист, опубликовал семь личных писем писателя, написанных в годы Второй мировой войны. В одном из них Беллингер сдержанно хвалил Данию, удивляясь тому, что “…все миссис в Дании — Хансены”. Доктор Сайс считал себя другом Беллингера. Он намекал, что у него есть и другие письма. Из них следует, что знаменитый писатель одно время был близок к крайне правым течениям. Однажды доктор Сайс якобы спросил: “Почему, черт побери, Бог так добр к тебе, а ко мне всегда скуп?” Он имел в виду постоянные успехи старика — земного, конечно, а не небесного. Беллингер коротко ответил: “Возможно, это ошибка. Но ошибки Бога не бывают случайными”.

Выступил в печати и доктор Хэссоп.

До войны он и Беллингер совершили путешествие по Европе. Маршрут не совсем обычный — древние монастыри. Беллингера интересовали условия добровольно выбранного одиночества. Складывалось впечатление, что уже тогда как бы готовился к десятилетнему уединению на вилле “Герб города Сол”.

Я еле дождался Юлая.

Он появился наконец выспавшийся.

Плоское лицо смеялось, единственный глаз посверкивал.

“Чего я жду? — никак не мог понять я. — Неужели потеря Джека действительно сломала меня?” “Господи! Господи! Господи! Господи!” Я мог говорить Юлаю все что угодно, но прав был он — будущее все равно наступает. Правда, мы не осознаем, что приближение будущего — это приближение смерти. Мы всегда умираем в будущем. Почему же мы так его ждем?

А что подталкивает людей к самоубийству? Желание обратить на себя внимание? Но разве Беллингер искал внимания? Может, усталость? Но Беллингер не походил на усталого человека. Конечно, иногда достаточно одного слова, одного жеста, чтобы вызвать в человеке смертельный разлад, но Беллингер, по–моему, не готовился к смерти. Скорее к будущему.

Черт побери, снова я касался парадокса.

— Мне надоело сидеть в этой дыре, Юлай. Сколько еще? Месяц? Год?

— Сколько понадобится, — отрезал Юлай. — Хоть сто лет. Правда, ты столько не выдержишь.

— А ты?

— Я тоже.

Он сказал это просто, без иронии.

— Этот список, который ты забрал у меня. Да, да, тот самый, в котором упоминаются Беллингер и я. Он как‑нибудь изменился?

— Пока нет.

— Пока?

— Как видишь, я с тобой откровенен.

— Но почему?

— Да потому, что ты выведен из игры.

— Ты так считаешь?

— А ты нет?

Он явно дразнил меня. Он явно знал что‑то такое, что позволяло ему не считаться со мной.

3

Несколько дней мы встречались только за столом, потому что Юлай почти не вылезал из бункера связи, охраняемого Ровером.

А меня мучили сны.

В этих ужасных снах я снова и снова бежал вверх по холму — к недостижимой, как я уже понял, синеве неба. А просыпаясь, в поту и в слезах, выглядывал в ночь, ожидая, пока утихнет бешено бьющееся сердце. Бесшумно появлялся Ровер, смотрел в мою сторону. Я не мог понять, откуда в нем столько ненависти. В ночи рокотал двигатель невидимой моторной лодки. Метался свет фонаря. Наверное, я был плотно связан со всеми этими таинственными ночными событиями, но как?

4

Прошло полтора месяца.

Мне перестал сниться холм.

Теперь я просто проваливался в небытие, мне ничего не снилось.

Может, я просто привык к обстановке, не знаю. Стоило коснуться подушки, как я засыпал. И вообще меня теперь трогали только самые простые вещи — дым костра, разложенного на берегу, неумолчный накат океана, звезды в ночи. Внешне все оставалось как будто прежним — и беседы за столом, и многочасовые бдения Юлая в бункере связи, и неистребимая ледяная ненависть Ровера, но в осеннем неподвижном воздухе, в холодном дыхании скал вызревало нечто новое — тревожное, будоражащее душу.

5

“Господи! Господи! Господи! Господи!”

6

— Эл!

Я проснулся.

Юлай стоял на пороге.

Перемигивающиеся лампочки работающей аппаратуры бросали тусклый свет на его плоское лицо.

— Эл!

Я проснулся, но не откликнулся.

Циклоп по–бычьи напрягся, медленно наклонил мощную голову и прислушался. Видимо, он хотел убедиться, что я действительно сплю. Не включая свет, оделся. Негромко хлопнула дверь.

Со своего темного подоконника я сразу увидел внизу огни.

Тянуло отбивным ветром, по небу несло рваные тучи. Самое лучшее время для серьезных дел. В приглушенном рокоте лодочного мотора теплилась ласка. Я вдруг почувствовал — что‑то случится сегодня. Что‑то важное. Свистнул внизу Юлай и вместе с Ровером двинулся к бункеру связи.

Одевшись, я спустился на берег.

Ровер ушел с хозяином, я его не опасался.

Сам берег показался мне темным и пустым. Но на самом деле это оказалось не так. У самой воды, негромко выругавшись, показался незнакомый мне человек. Вздрогнув от неожиданности, я затаился за выступом скалы и пропустил, незнакомца так близко, что услышал затрудненное дыхание. Он был в клеенчатой зюйдвестке и явно знал, куда ведет каменистая тропа. Низкий капюшон закрывал лицо, но мне было плевать. Я лихорадочно высматривал: где лодка?