Шпион в Юрском периоде - Геннадий Прашкевич

Я попал в точку.

Бармен быстро взглянул на меня:

— Не пойму, о чем это ты?

Его ухмылка мне не понравилась, но я видел: он все прекрасно понял. Теперь надо было, чтобы он еще поверил. “Ладно, — сказал я. — Тут ребята постоянно таскают друг друга за волосы. Понятно, копы забегают. А у тебя игрушка под прилавком. А за игрушкой хвост. — Я говорил наугад, но, видимо, попадал в точку. — Зачем тебе это?”

— Что‑то я тебя не припомню, — неохотно выдавил он.

— Вот и хорошо, — обрадовался я. — Не гонюсь за популярностью, я не кинозвезда. Если честно, вообще не люблю известности. По мне, чем быстрее мы забудем друг друга, тем лучше. Я заберу игрушку и исчезну, а у тебя останутся денежки. Кэш, — нагло ухмыльнулся я. — Сдачи не нужно. Я в некотором смысле человек идеальный. Увидели меня и забыли.

— Что‑то я тебя раньше не видел, — стоял на своем бармен.

Я глянул ему в глаза, и он осекся.

Не знаю, что там блеснуло в моих глазах, но он осекся.

И поверил. И сгреб со стойки купюры.

— Минут через сорок я буду проезжать мимо, — кивнул я, допив стаканчик. — Сунешь игрушку в салон, я приостановлюсь. И пусть обойма будет набита. Терпеть не могу, когда меня обманывают.

Бармен кивнул.

В его пронзительных плоских глазах читался испуг.

Взять машину в прокате не составило никаких проблем, а плейер с наушниками я еще вчера купил в “Рекорд Хантер”. Игрушку бармен незаметно сунул в салон машины — бельгийскую штучку, аккуратно перевязанную клетчатым морским платком. След за этой штучкой тянулся, наверное, очень грязный, иначе хозяин не отдал бы ее за откровенные пустяки.

2

Хочешь выиграть, не прыгай в болото сразу. Сам черт не знает, кого там можно разбудить.

Но выбора у меня не было.

Рано или поздно Юлай позвонит.

Ему все равно, вернусь я к своему ремеслу или нет.

Он не из тех, кто будет предупреждать. Не знаю, какие слова–детонаторы он загнал в мое подсознание, но то, что он знает их, это был факт. Он не станет стрелять в меня, не унизится до слежки, до наемных убийц, однажды он произнесет в телефонную трубку несколько слов. А все остальное я сделаю сам.

Сам.

Это меня и бесило.

Машину я оставил на съезде с шоссе, под деревьями. Даже дверцу не запер — не был уверен, что вернусь. Пистолет приятно холодил живот; надев наушники, я проверил плейер. “Мое имя смрадно более, чем птичий помет днем, когда знойно небо… — вопил Гарри Шледер. — Мое имя смрадно более, чем рыбная корзина днем, когда солнце палит во всю силу… Мое имя смрадно более, чем имя жены, сказавшей неправду мужу…”

Я сорвал наушники.

Сердце колотилось. Гарри Шледер умел оглушать.

Но, в конце концов, я сам просил выбрать для меня что‑нибудь погромче. Не каждый перекричит Гарри Шледера. Именно это меня устраивало. Мы шли с ним в паре, и я болел за его луженую глотку.

Берег выглядел пустым.

Я перелез через металлический забор и увидел ржавые остовы, обломанные мачты. Они торчали возле побережья, как память о каком‑то давнем морском сражении. За ними плоский океан просматривался до самого горизонта, и ничего на нем не было, кроме отдаленных облачков, сносимых ветром к востоку.

Я перебирался с одной руины на другую.

Где‑то перепрыгивал с борта на борт, где‑то брел вброд.

Жалобно вопили чайки. Стоны и скрип перебивали загадочные шорохи. Обломанные мачты, загаженные птицами надстройки, запах смерти и ржавчины, запах отверженности. Наконец, наклонясь к пустому иллюминатору танкера, я увидел под собой лодку. Что там в этом парусиновом пакете? — вспомнил я.

Но спускаться в лодку мне не хотелось.

Я тщательно проверил пистолет и плейер. Я не хотел, чтобы что‑то заклинило в деле. Слова, которые знал Юлай, ни в коем случае не должны были дойти до моих ушей. Что бы Юлай ни крикнул своим мощным голосом, я не должен был услышать слов. Это здорово, подумал я, что мне выдали запись Гарри Шледера. “Разве я творил неправду? Разве отнимал молоко у грудных детей? Убивал птиц Бога?”

Когда все кончится, я уйду.

Когда все кончится, я навсегда покину эти края.

Найду домик у озера, как мечтал Беллингер. Откажусь от встреч с людьми. Конечно, если слова–ключи известны только Юлаю, я могу несколько ослабить режим. Ведь протянул старик Беллингер одиннадцать лет, пока о нем вспомнили.

Пискнула чайка.

Донесся издалека рокот мотора.

Удобно устроившись перед пустым иллюминатором, я вынул пистолет, нацепил наушники и включил плейер на полную мощность. Никто меня услышать не мог, а я никого не хотел слышать. “Я чист, чист, чист! Я чист чистотой феникса!”

3

Я видел лодку, видел парусиновый сверток на крашеной банке, видел широкую спину циклопа, наклонившегося над мотором. Упершись ногами в ржавый металлический борт, я двумя руками навел пистолет на Юлая. “Я чист, чист, чист!” Я видел темное пятно на клеенчатой куртке, обрисовывающее очертания левой лопатки. Я решил стрелять именно в пятно. Юлай должен умереть сразу. Он должен упасть и умереть. Он владел тайной слов–ключей, слов–детонаторов, и я не хотел, чтобы он с кем‑то поделился этой своей тайной. Даже со мной, черт побери! Я не хотел видеть его лицо, не хотел видеть, как движутся губы.

“Мое имя смрадно более, чем имя жены, сказавшей неправду мужу…”

Я чувствовал бешенство. Я не хотел зависеть от какого‑то там циклопа.

Юлай упал после первого выстрела.

Я решил, что мне повезло, но он начал приподниматься, он, наверное, застонал и все силился повернуть голову. “Я чист чистотой феникса!” Я вдруг понял, что испытывал Одиссей, привязанный веревками к мачте, Одиссей, слушавший пение сирен. Их песни были набиты словами–детонаторами. Но Одиссей был привязан. “Господи! Господи! Господи! Господи!” Я боялся, что заклинит плейер или откажет пистолет. И добил Юлая тремя выстрелами в голову.

Писк чаек.

Запах ржавчины, гнили, разложения. Шлепки и шипение волн.

Циклоп лежал на дне лодки. Таинственная комбинация слов умерла вместе с ним. Я не чувствовал больше ни тревоги, ни злобы, ни даже страха, только усталость. И уж нисколько я не жалел Юлая. Он делал свою работу. Все мы рано или поздно платим за риск.

Примерившись, я спрыгнул с танкера в лодку и выбросил за борт парусиновый сверток. Я не хотел знать, что в нем. Нелегко его будет отыскать на грязном дне. Туда же, в мутную воду, последовали пистолет с наушниками. Потом я сбросил с танкера обрывки проводов и пару тяжелых ржавых болванок. Привязывая болванки к телу циклопа, я старался не смотреть на его лицо.