Любить и мечтать - Вера Кузьминична Васильева

меня в прямом смысле на руках носил очаровательный Сережа Колповский. Мы встретились с Антоном дома за чашкой кофе и… испугались друг друга. Он — моей старости, чего уж там говорить, а я — его молодости, но рискнули. У Антоши есть хороший режиссерский потенциал, мы немного изменили мизансцены, он не говорил со мной на равных, как Коковкин, он спрашивал, слушал, впитывал. У нас получалось как будто напутствие от старшего уходящего поколения — молодым, ведь я рассказывала не только про свою жизнь, но и про тех замечательных, уникальных людей театра, кто был до меня, кто был в мое время, кто еще остался рядом с нами. Мы рассуждали о том, как сохранить себя, свои мечты, свои идеалы, свою любовь во всех смыслах этого слова. Я очень благодарна Антону за те несколько спектаклей, которые мы сыграли вместе, и надеюсь, что не очень подводила его, когда немного путала даты, когда в разговоре переходила на другие темы, жизнь-то большая, а спектакль — два часа. Я очень хочу, чтобы у него было хорошее творческое будущее, чтобы он не опустил руки, если вдруг какая неудача или обида, чтобы он не продешевил свой талант на сериалы.

С Антоном как с режиссером мне удалось с удовольствием еще раз встретиться в ушедшем сезоне, когда у нас задумали поставить что-то вроде некогда очень популярного «Кабачка „13 стульев“». В 2021 году к нам в театр пришел новый художественный руководитель — Сергей Газаров, Шура Ширвиндт остался президентом театра, и появилось одновременно тревожное и приятное ощущение молодой жизни. И получился такой спектакль — концерт-феерия, состоящий из разных номеров очень многих артистов театра. Кажется, одновременно на сцене в финале было человек 50, а то и больше. От самых юных, лихо отплясывающих чуть ли не латиноамериканские танцы, до нас — самых старых, которых — о, это же режиссура! — вывозили на круге в креслах, чтобы зритель не ахал, если мы вдруг пошатнемся, да и правда, стоять-то уже без опоры тяжеловато. Меня, как это часто бывает, присоседили к Шуре, мы как будто бы даже ни о чем не договаривались заранее, а свободно говорили о том, как он — его герои, изменял мне — моим героиням, но я все равно его прощала и до сих пор люблю. Когда помнила слова и было к месту в нашей беседе, я читала ему стихи Цветаевой, а потом мы пели с ним простенькую песенку, которую кто-то нам сочинил еще 10 лет назад — к 90-летию театра:

Все, как прежде, все та же гитара

Шаг за шагом ведет за собой,

Под аккорды мелодии старой

Тихо кружится шар голубой.

Все, как прежде, но только седеет,

Поникает у нас голова.

(Дальше один Шура пел:)

На гитаре играть не умею

(На это я добавляла:)

И не в силах запомнить слова.

(Дальше опять Шура:)

Соль не шутках теперь, а в суставах,

Но судьбой я доволен вполне.

(И опять вместе:)

Под аккорды мелодии старой

Возникает былое во мне.

Все, как прежде, все та же гитара

Шаг за шагом ведет за собой.

(Опять Шура один:)

Хорошо, что снаружи я старый.

(И снова я:)

Ужас в том, что в душе молодой.

На этом все обычно заканчивалось, нас провожали очень теплыми аплодисментами и увозили на круге за кулисы, где мне надо было срочно за один следующий номер переодеваться к финалу, потому что на финале все должны были быть примерно в одном цвете.

Но однажды я случайно оговорилась и вместо «молодой» сказала «голубой». Что тут началось! Такого хохота в зале и на сцене я не слышала вообще никогда, даже Шура, который шутит, не улыбаясь, почти плакал от смеха.

А бывает, что наоборот, слышишь, как шмыгают носом. Много лет назад, думаю, в год 60-летия Победы, пригласили меня на сборный концерт в Кремлевский дворец, посвященный 9 Мая, и предложили спеть песню «Баллада о матери» на стихи Андрея Дементьева (мы были хорошо знакомы). Мне дали текст с нотами. Мы поехали гулять в Серебряный бор. Помню, я сидела в машине, а Даша с Володей ушли в какой-то магазин, достала листочек, читала и рыдала. Окно было открыто — несколько человек остановились и спросили, не нужна ли мне помощь. Каково же было их удивление, когда я сказала, что плачу от строчек стихотворения. Конечно, петь я его не смогла, но организаторы то ли не могли менять выступающих, то ли прониклись моими чувствами и разрешили мне просто читать, подложив фоном музыку песни «Нежность». И всегда — где и кому бы я ни читала «Балладу о матери» — я слышу и чувствую, что люди плачут. Это не я так читаю, это слова такие, что душу трогают. Вот последний раз я снова читала его совсем недавно — 9 Мая — на вечере памяти Толи Папанова, вечер приурочили ко Дню Победы, так как Толя воевал, и Надя Каратаева воевала, и мне показалось возможным не вспоминать много раз уже рассказанные истории нашего общежитейского прошлого, а посвятить им стихи. Столько лет прошло — а я все стихотворение помню (это вот новое что-то выучить сейчас совсем не могу, а старое помню), и едем мы на этом сценическом круге, стою неустойчиво, мальчики держат меня, ведь сидя такой текст читать совсем невозможно, и начинаю:

Постарела мать за много лет,

А вестей от сына нет и нет…

А она все продолжает ждать,

Потому что верит, потому что — мать.

И на что надеется она?..

И слышу, как затихает зал, стоять тяжело, софиты слепят (вот она, старость!), опускаю глаза, продолжаю, и на вскрике «Алексей, Алешенька, сынок…» чувствую, как зал уже всхлипывает со мной. И это дорогого стоит, тем более что еще 1 мая я думала, что не смогу больше выйти на сцену: это неожиданное воспаление легких просто прибило меня к кровати, не было сил не то что дойти до кухни, а просто сидеть (и снова спасибо Валентине Васильевне, это она каким-то чудом подняла меня на ноги). Сцена тоже лечит, сцена — это мой дом, это то место, где я живу жизнью своих героинь, где я просто