Золотой дикобраз - Мюриел Болтон

— Что ты сделала с ней? — спросил он.

— С кем? — удивленно улыбнулась она.

— С той моей подружкой, маленькой, пухленькой и с ямочками на щеках. Все эти годы я очень много думал о ней. А теперь вижу, что ее уже нет.

— Ты разочарован?

— Да нет, не сказал бы. Но ямочек мне, пожалуй, будет очень не хватать.

Она улыбнулась, и они сразу же возникли. Не такие глубокие в круглых щечках, какими он их помнил. Это были кокетливые озорные тени на лице, облагороженном опытом и пробудившейся женственностью.

— Я редко пользовалась ими с тех пор, как умер мой отец, а ты был заточен в башню Бурже. Но теперь ты на свободе, и они появятся вновь. Поди сюда и садись, Людовик, она потянула его за руку к небольшому дивану у камина, — расскажи мне все. Боже, когда же я в последний раз тебя видела?

— Я очень переживал, что не могу послать весточку.

— Я знаю, я тоже пыталась. Видимо, мало денег давала на подкуп.

— Да нет, они все были так напуганы, что все равно бы не взяли.

— Но теперь же все позади, правда? — Анна-Мария мягко положила руку на его, и он радостно сжал пальцами ее ладонь. — Ты свободен. Скоро добьешься развода, и мы поженимся.

Анна-Мария вся засветилась, когда он медленно поднес ее руку к своим губам и нежно поцеловал. С полузакрытыми глазами она рванулась к нему, инстинктивно подставив губы, чтобы встретить его, но открыла их вновь, увидев, как он отшатнулся от нее и как окаменело его лицо. Он оставил ее руку и встал.

Воцарилось неловкое молчание. Людовик смотрел на ее юную свежую красоту и отчаянно размышлял, какие у него есть варианты. Он мог, конечно, остаться здесь и вновь поднять мятеж, послать отсюда прошение о разводе, закрыть ворота Нанта и приготовиться к осаде. Именно это ему больше всего и хотелось сделать. Но он знал (хорошо знал), что это невозможно. Французская армия возьмет Нант за две недели, а то и раньше. Они уже здесь, в Шатобриане, в сорока милях к северу. Война принесет Бретани только очередные ужасы, смерти (много смертей) и в результате еще более позорный мирный договор. Конец этой войны знаменует постыдный брак Анны-Марии с Карлом, который будет к тому же отравлять сознание еще и тем, что все это могло произойти и без кровопролития.

— Анна-Мария, выслушай меня. Я собираюсь сказать тебе ужасную вещь, и у меня нет возможности даже как-то смягчить это. Я должен тебе сказать, что король Франции послал меня сюда, чтобы я уговорил тебя выйти за него замуж.

Анна-Мария не шелохнулась. Ей показалось, что она уже никогда не сможет пошевелиться. Она оцепенела.

— Я знаю, что ты сейчас чувствуешь, — угрюмо произнес Людовик. — Никто не знает это лучше, чем я. Я даже не буду пытаться успокоить тебя. Я скажу только, что это неизбежно, и когда-нибудь ты будешь рада, что не стала бесполезно сопротивляться. Будь я свободен, я бы непременно женился на тебе. Боже, как бы я был счастлив! Но я не свободен, и порой мне кажется, что не буду свободен никогда.

Он остановился. Не было смысла нанизывать слово на слово. Не в силах выдержать ее взгляд, столько в нем было боли, Людовик сел рядом и снова взял ее руку. Она была холодна и безжизненна.

Но она вырвала руку и обернулась к нему. В ее взгляде было столько обжигающего презрения, что он, в общем-то готовый ко всему, был поражен этим накалом страстей.

— Мне же давно следовало это понять! — резко бросила она. — Мне давно уже следовало знать, что ты — во-первых, француз, а уж во-вторых, мужчина. Не смог получить Бретань для себя, так почему бы не помочь другому французу прикарманить ее.

Она поднялась на ноги, краска прихлынула к ее лицу.

— Боже, как по-детски глупа я была. Наивна и глупа. Ведь повсюду у нас в Бретани так и говорят, а я забыла. Мы говорим: «Когда едешь во Францию, оставь дома свое сердце, да и все ценное тоже». Мне даже не нужно было ехать во Францию, она сама любезно прибыла ко мне.

— Надеюсь, ты понимаешь, что твои слова ранят меня, к тому же это неправда.

Она с презрением посмотрела на него.

— Уезжай отсюда и передай своему королю, что заговор полностью провалился. Ничего тебе не удалось, кроме, пожалуй, одного. Ты освободил меня от заблуждения относительно твоей персоны. На этом, я думаю, нашу встречу можно считать законченной.

Годы не прошли для нее даром. Она говорила и держалась, как настоящая правительница.

— Анна-Мария, послушай! Не надо все так сразу и намеренно портить. Не надо! Я прошу у тебя только одно — понять. Прямо следом за мной шла армия. Большая! Она только в пяти часах хода отсюда. Подумай о том, что ты вновь навлекаешь на свою страну беду. Вспомни тех, кто погиб во время прошлого мятежа.

— Я их помню. И уверена — они погибли за Бретань без всяких колебаний. Восстань они сейчас, каждый из них был бы готов погибнуть вновь. Мы будем сражаться, и если погибнем, то так тому и быть. Но трусости и страху не поддадимся, не то что некоторые.

— Ты, конечно, имеешь в виду меня, — произнес он твердо. — Очень хорошо, я стерплю и это. Но я боюсь не за себя — за тебя. Анна-Мария, у тебя только один выход. Согласись на предложение французского короля, и ты получишь много преимуществ.

— А как же. Это ведь огромное преимущество иметь мужа-дебила, жить изгнанницей во Франции и не иметь возможности участвовать в делах своей страны.

Людовик тяжело вздохнул.

— Я не смог бы сделать из Карла нормального человека, даже если бы очень постарался. Но тебя в любом случае заставят выйти за него. Именно это я и пытаюсь тебе втолковать.

— У тебя ничего не получилось все равно. Я кончаю разговор об этом раз и навсегда и прошу тебя завтра покинуть Бретань. Мои объяснения передашь королю.

Она направилась к двери. Он поспешил за ней.

— Анна-Мария, обдумай все хорошенько, прошу тебя. Давай встретимся утром, и ты объявишь свое окончательное решение.

— Я уже приняла решение, — она продолжала упрямо двигаться к двери.

— Но все же давай встретимся завтра утром.

— Если у меня будет что сказать, я дам тебе знать, — бросила она на ходу.

Он смотрел ей вслед, как ее милая фигурка порхнула вначале вниз, в просторный зал, а затем вверх по длинной лестнице. Она исчезла, так и не оглянувшись.

С тяжелой душой отправился Людовик на встречу с де Рью, который с нетерпением ждал результатов.

— Может быть, вам самому пойти и поговорить с ней? — устало произнес Людовик, сидя в кресле напротив старика. — Мои разговоры ни к чему хорошему не привели. Наоборот, стало еще хуже.

Де Рью вздохнул.

— Она слишком смела, слишком отважна. Отказывается верить, что Бретань потерпит поражение. Для меня, например, ясно, что мы уже потерпели поражение, я удивляюсь, как этого никто не видит.