Окнами на Сретенку - Лора Беленкина

Но это все было позднее, уже в августе, а пока наступил май. И пришел наконец долгожданный День Победы.

День Победы

8 мая я пошла прогуляться в центр. Что-то носилось в воздухе, какая-то радость, притаившийся смех. Народу было много. Вот Центральный Мосторг (позже названный ЦУМ), около него мороженщица продает бруски мороженого (целый — 36 рублей, можно разрезать пополам — 18 рублей, можно и четвертушку — 9 рублей), вокруг нее столпилось несколько человек, я тоже подхожу ближе.

— Вы слыхали?

— Ой, что-то слыхала! Говорят — не знаю, правда или нет, — говорят, Победа.

— Да-да, говорят — совершенно точно, фашисты уже подписали капитуляцию.

— Я тоже слышал…

Радость в голосах, в глазах этих людей. Услышанные слова поднимают как на крыльях, щиплют глаза. Хоть знаем, наши уже в Берлине, уже повороту назад не бывать, но хочется услышать, хочется прочитать эти слова: капитуляция, Победа. Я лечу домой: «Слыхали? Говорят…» Тетя Зина с мамой ничего не слышали и радуются вместе со мной.

У нас не работал репродуктор, поэтому мы не слышали, что передавали ночью, а утром заговорило радио на улице. Ура!

Хочется что-то сделать, куда-то пойти! Вот и Люда прибежала — пойдем, пойдем в центр, на Красную площадь, весь народ уже на улице. День клонится к вечеру. Мы спускаемся вниз, к Трубной площади. Холодно страшно, дует совсем ледяной ветер, и мы поднимаем воротники пальто. Из репродукторов объявляют, что будет выступать Сталин. Я слушаю это сообщение, прижавшись спиной к какому-то столбу, чтобы защититься от ветра. Мы беремся за руки и протискиваемся сквозь толпу дальше, к центру. Останавливаемся на площади Свердлова, потому что из репродуктора начинает звучать голос Сталина. Вся огромная толпа на площади слушает, затаив дыхание, у всех на лицах улыбки и слезы горя и восторга. Ах, Билльчик, был бы он сейчас тут, рядом со мной… Мощное «ура» прокатывается волнами по площади, и тут же мы видим, как около «Восток-кино» взлетают в воздух какие-то люди: это толпа качает англичан, французов, американцев. Ура! Ура!

На Красную площадь мы так и не попали, так много туда устремилось народу. Мы побоялись, что нас раздавят, и с Исторического проезда повернули назад, салют смотрели уже издалека.

Перед курсовыми экзаменами я еще раз выступила на сцене — в одноактной пьеске сыграла роль «соседской Мэри», маленькой девочки, которая появлялась всякий раз в критические для главного героя моменты, просила одолжить маме то соль, то спички, то масла и все подсматривала. Успех мой мог сравниться разве только с успехом моего первого выступления в берлинском кафе восемнадцать лет назад. Даже через много лет мало знавшие меня бывшие однокурсницы и главный герой пьесы, наш единственный мужчина Гриша Венгеров, при встрече звали меня Mrs. Wiggins's Mary.

На письменном экзамене по языку я выбрала тему V-Day[65].

Дальше был жаркий июль. В один из дней — солнечное затмение, которое мы наблюдали из окна комнаты Нели С. Мы вместе с ней готовились к экзаменам: она жила недалеко от меня, на Кировской, в доме, у входа в который до сих пор сидит каменный лев со щитом. Нелина комната находится в огромной коммунальной квартире: длиннейший коридор, по обе стороны двери, всего девять семейств. Потолки метра четыре высотой, все закопченные, огромная кухня без окон. Соседи все в одиночку и группами воюют друг с другом. Привязывают тряпками крышки кастрюль к ручкам: не вытащили б чего и не плюнули бы в суп. Хлопнет входная дверь — двери комнат приоткрываются, смотрят, кто и к кому идет. Нелина комната была средних размеров, с окном во всю стену, там, среди обшарпанной скудной мебели и невообразимого беспорядка, жила она со своей младшей сестрой Майей и старой бабушкой Мерой Мироновной. Старуха была грузная, ворчливая, почти слепая. Соседи — даже враги — считали ее мудрой и уважали, хотя она была очень нечистоплотна и часто сидела в мрачной кухне у стола, вылавливая толстыми пальцами кусочки мяса из кастрюли с супом.

Неля, хоть и числилась в нашем «колхозе» министром внешних сношений, не очень активно участвовала в нашей игре — после уроков она всегда сразу убегала, иногда даже пропускала семинары и практику, стала хуже учиться — явно что-то скрывала. Мне она наконец созналась, что уже с осени работает — преподает язык в Энергетическом институте, куда ее устроила приятельница ее покойной матери[66].

Мы занимаемся то у Нели, то у меня. Мама с тетей Зиной иногда с утра ездят за город, ищут ягоды и грибы, а мы с Нелей ставим в комнату корыто с водой, надеваем купальники и брызгаемся. Долго было холодно, вот и парад Победы в конце июня проходил в холодный день под дождем, а теперь, в июле, стало жарко. Когда приходит тетя Зина, начинается интересная беседа. Тетя Зина блещет остроумием, Неля от нее в восторге, и я горжусь, что у меня такая тетя. С Нелей же нас сближает то, что мы в группе единственные, кроме хромой Юли Антоновой, у кого нет романов. Все понемногу выходят замуж, у Иры в марте родился сын, у Вали Емельяновой дочка, а в нас никто не влюбляется, хотя сами мы все время о ком-то вздыхаем — в данный момент Неля вздыхает об одном своем студенте, а я влюблена в скрипача из Симфонического оркестра.

Накануне госэкзамена по языку мы вместе с Женей и Сарой пошли в кинотеатр «Уран» на последний сеанс смотреть диснеевского «Бемби». Перед сеансом выступала какая-то певичка, при ней — толстая и важная аккомпаниаторша в черном креп-сатиновом платье с глубоким декольте. Настроение у нас было хулиганское, мы запомнили имя этой жирной аккомпаниаторши и дружно кричали: «Ра-хиль Бром-берг! Ра-хиль Бром-берг!» Публика оглядывается на нас, шикает, но мы ничуть не смущаемся: мы заканчиваем институт! Сам фильм показался нам прекрасным, и мы плакали, когда погибла мать олененка. От утомления и зубрежки мы были слегка истеричны.

Я совсем перестала читать газеты, казалось — мы победили, что же еще интересного может произойти? Сейчас кажется несколько смешной такая запись в моем дневнике (я снова вела его с конца июля до конца августа).

8. VIII.45

Сегодня опять дождь — косой, нескончаемый. Целый день никуда не выходила, читала стихи и греческую литературу. К вечеру пришла Оленька (Пастухова), а потом Неля, и мы опять долго говорили. Во время нашей беседы вдруг раздались знакомые перезвоны позывных, и мне почему-то сразу подумалось: не война ли это с Японией? Так оно и было. Больше всего мне понравилось «союзники предложили» — представляю себе. Д. Т. [Дмитрий Тихонович Гнедин, наш сосед] сегодня в прекрасном настроении, ибо завтра едет в Берлин, выскочил к нам с Нелькой в переднюю и долго болтал о каких-то атомных бомбах…»