Современный грузинский рассказ - Нодар Владимирович Думбадзе
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Когда этот пассажир вошел в автобус — не заметил никто, кроме его соседки по скамейке. А поднялся он давно… Вошел, невообразимо высокий, худой и сутулый. У него длинное лицо и длинный же, с острым кончиком нос. Белокурые волосы сохранились лишь на затылке. Под старым, поношенным коричневым костюмом — белая рубашка и черный галстук, завязанный маленьким, немодным узлом. В руках — набитая папка для бумаг. Он поднялся в автобус и тихо сел на свободное место. Его соседка, цветущая пышнотелая женщина, взглянула на него мельком раз, другой, недовольно вздернула носик и лишь чуть-чуть, но явно вызывающе отодвинула свой круглый зад к окну… Высокий мужчина не заметил этого.
Когда автобус приблизился к месту, заранее намеченному всемогущей судьбой, пассажиры, сидящие с этой стороны у окна, издали заметили Мзекалу (правда, о том, что ее так зовут, они еще не знали). В том, что они ее сразу заметили, нет ничего удивительного… Иначе и быть не могло. Во-первых, на остановке, кроме нее, никого не было, а во-вторых, будь там народу даже битком, все равно обладательница подобной внешности и наряда никак не могла бы остаться незамеченной.
Лицо, покрытое толстым, неровным слоем белил, казалось маской… На белом фоне размалеванные алым губы горели, будто альпийский мак, взошедший в снегу. Веки и подглазья покрыты темно-голубой краской, ресницы густо вымазаны черной. Такие же черные, очень толстые и чуть косые линии тянулись от уголков глаз к вискам. Заплетенные во множество косичек волосы падали на шею.
Одета Мзекала в серое с закрытым воротом платье до пят, на подоле которого виднелась бахрома, которую сейчас можно встретить разве лишь на старинных скатертях. Поверх платья на ней — это летом-то! — было пальто… Оно, правда, было тонким, весенним, но в такую дикую жару и оно представлялось добровольной пыткой, раскаленной печью. Впрочем, для Мзекалы температурный баланс, видимо, не являлся проблемой. На ней было и пальто и перчатки, которые, судя по некоторым бесспорным признакам, некогда выглядели белыми… На груди висела неровно вырезанная жестяная медаль.
Мзекала стояла у обочины дороги, вольная, надменная и гордая. У ног — небольшой черный чемоданчик… Грациозно подняв правую руку, она голосовала.
Водитель остановил автобус и открыл заднюю дверь.
Мзекала подняла чемоданчик и, изящно изогнув стан, преисполненная чувством высокого достоинства, неспешным королевским шагом, чуть покачиваясь, как гибкая лоза на ветру, пошла к машине… Уже подойдя, она вдруг остановилась, даже сделала шаг назад. На секунду показалось, что она раздумала ехать, но потом Мзекала спокойно, безмятежно улыбнулась и — поднялась в автобус… Надо сказать, что когда она, поставив сначала чемодан на ступеньку, входила в машину, в ее горделивом и полном неприступного достоинства облике появилась маленькая, но ощутимая трещинка.
Водитель захлопнул двери, и автобус тронулся с места.
Мзекала поднялась по ступенькам, вошла в проход между сиденьями и, поставив чемоданчик у ног, выпрямившись, высоко подняв голову, неспешно и независимо оглядела пассажиров. Потом, обернувшись к пьяному, по-прежнему берегущему свой портфель, нежно взмахнула затвердевшими в краске ресницами и спросила:
— Мой дремлющий друг, не скажите ли вы мне, куда держит путь этот корабль?
Пьяный еще крепче прижал к груди портфель, мучительным усилием воли попытался, как Вий, разлепить тяжелые веки, но у него ничего не вышло… Он коротко качнул головой и сказал:
— Ааамм… блл… б…
Мзекала печально улыбнулась и повернулась к молодому вору, явно намереваясь задать ему тот же вопрос. Но вор, и без того раздосадованный отсутствием необходимых условий для работы, не пожелал беседовать с ней.
Он зло глянул на Мзекалу, буркнул что-то угрожающе и, резко дернув плечом, отвернулся… Мзекала вздрогнула, сжалась, на мгновение втянула голову в плечи. Но потом вновь выпрямилась, вновь стала вольной и гордой и, посмотрев с брезгливой презрительностью на вора, вдруг громко, на весь автобус, сказала:
— Зовут меня Мзекала… Солнце — мать мне, луна — отец, бесчисленные звезды — братья и сестры мои…
В ответ на это заявление оглянулся почти весь автобус. Весь, кроме пьяного с портфелем, двух спящих женщин и Высокого Мужчины, который сидел, по-прежнему уткнувшись в журнал…
Водитель посмотрел в зеркальце на Мзекалу, негромко рассмеялся и снова перевел взгляд на дорогу.
Пышнотелая женщина, осуждавшая любовный ветер Гулико, с довольной, широкой улыбкой посмотрела на Мзекалу и воскликнула:
— Чтоб ты пропала!
Тощая старуха в черном, сидевшая в противоположном ряду, высказала ту же мысль несколько иначе и более категорично:
— Сгинь, ну-ка!
А краснощекий мужчина с брюшком добавил таким голосом, будто ему неожиданно что-то сдавило горло:
— Вот это чучело!
На этом автобус исчерпал свое отношение к появлению Мзекалы.
Неприкаянная, она постояла некоторое время рядом с молодым вором… На последней скамье, где сидел пьяный с портфелем, были свободные места, но сесть туда она не пожелала. Взяла свой чемоданчик, чуть продвинулась вперед и громко сказала:
— Гости Прокруста!.. Видите же, что с другой стороны ветер подул… Уступите место необычной красоте.
Призыв пропал втуне — там и сям раздались смешки.
Юноша с умными глазами, говоривший о величии духа нации, с улыбкой и удивлением взглянул на Мзекалу. Потом обернулся к своему белоусому соседу:
— Прокрустом звали одного человека… Кто был длиннее нормы, тому он обрубал ноги; кто короче — тому вытягивал.
— Смотри-ка! — удивился белоусый. — Чем не Арсен?!.
— Почему Арсен? — не понял умноглазый, но, видимо, поленился искать корни такого сравнения. — Эта женщина, как видно, хорошо образована. Может быть, именно образование и свело ее с ума. Не под силу отягощенному вековой усталостью разуму…
Но в это время к умноглазому как раз приблизилась Мзекала и прервала его речь:
— Скажите, юноша, вы не ощущаете дуновения западного ветра?
Он взглянул на нее
